Читать книгу "Как читать книги - Моника Вуд"

захотелось, чтобы Миша увидел это и представил себе нас, постаревших, представил, как мы плещемся в холодной воде, а нам так тепло.

Мы тоже влюблены, и это наша прекрасная тайна. Чародейка – вот как он меня называет. У нашего канала на «ютюбе» уже десять тысяч подписчиков, а Шарлотта на этой неделе красуется на обложке воскресного журнала «Бостон Глоуб». «Колдовство, – говорит Миша. – Ты колдунья». Я называю его «милый», словно богатая невеста из какой-нибудь книженции в мягкой обложке из коллекции Дженни Большой. Я слышу страсть в каждом его слоге, потому что страстью полон и каждый мой слог.

Я, как обычно, убеждаю себя: они с женой вместе не живут; они чужие друг другу; это брак без любви; их брак распадается; их брак лишь для удобства; их брака больше нет, но он любит ее родителей. Во всех моих вариантах его жена не фигурирует как реальный человек. Она «жена» – это название я могла бы выучить за один грецкий орех. Ореол блаженства вокруг меня слишком плотен, чтобы сквозь него просочиться правде.

Сегодня Фрэнк и Харриет придут знакомиться с птицами, но Миша не в настроении, он ожидает ответа рецензента на свою последнюю статью – второй этап анализа исследования по Постоянству предметов. К этому исследованию возник огромный интерес с тех пор, как я разместила видео, где Шарлотта играет в колпачки против девушки-хиппи. Шарлотта, мягко говоря, обыграла ее, проследив за четырьмя помпонами во время пяти перемещений, а девушку-хиппи очень развеселило, что она так вчистую продула попугаю, – потому-то я ее и выбрала. Ведь бывают и те, кто жутко обижается. А вот девушка-хиппи громко и заразительно смеялась, даже захлебывалась смехом, пофыркивая, так что Шарлотта тоже засмеялась (точь-в-точь как миссис Роча – я вдруг сильно по ней заскучала), и видео моментально стало мегапопулярным. За тридцать часов мы загребли четыре тысячи баксов. Помогло еще и то, что девушка была симпатичная. Не говоря уже о Шарлотте.

Я заглядываю в кабинет Миши – насупленный, он сидит за ноутбуком. Афганский платок миссис Роча по-прежнему наброшен на элегантное кожаное кресло. Поняв, что я здесь, он на секунду поднимает глаза и снова погружается в чтение.

– Миша, с минуты на минуту придут мои друзья.

– Разве мне есть до этого дело? – не отрываясь от экрана, ворчит он.

– Прошу тебя, будь любезным и обаятельным.

Он снова поднимает голову, очки чуть соскальзывают по переносице.

– Когда это вообще я не любезный и не обаятельный? – И возвращается к чтению – или, скорее, к перечитыванию.

Перед ним на столе последняя публикация доктора Сеннергор – короткая статья по называнию предметов, исследование настолько неубедительное, что я просто не знаю, зачем он вообще решил это читать.

– Миша.

– Что?

Я жду. Всего час назад мы были на диване из Букингемского дворца, сплетались в объятиях, дышали друг другом. Наконец он опять поднимает глаза.

– Это важно, – говорю я. – Для меня.

Он хмурится:

– Это какие-то особенные друзья?

– Как если бы у меня были родители – вот какие особенные.

Он закрывает крышку ноутбука:

– Твоих родителей нет на свете?

Я несколько потрясена – он, видимо, тоже – тем, что ему неизвестен столь важный факт моей жизни. Он и сам рано осиротел. Я думаю, он выбрал миссис Роча на роль «матери», по которой долго тосковал, но, возможно, я фантазирую. По моей теории все люди тайно тоскуют по той матери, какую всегда хотели иметь. Из-за этой тоски половина из нас превращается в обиженных младенцев, которым недоставало материнского тепла, а вторая половина – в суррогатных матерей для первой. После ухода миссис Роча Миша остался без направляющей силы, и следующий выбор логично пал на меня.

По словам Миши, я «лакомый кусочек», так что я не совсем мать. И все же, невзирая на возбуждение, которое он во мне вызывает, я не так уж редко чувствую себя его матерью. Успокаиваю, глажу по голове, однажды он уткнулся мне в грудь и заплакал. С другой стороны, иногда в первое мгновение после пробуждения на диване из Букингемского дворца мне кажется, что руки, обнимающие меня, – руки моей мамы.

Он задирает рукава лабораторного халата, обнажая бледные запястья.

– Вайолет, что я должен делать?

– Я бы хотела, чтобы ты поприветствовал моих друзей и познакомил их с птицами.

Он хочет отказаться. Я это вижу. Окидывает меня взглядом, подбородок опущен на сжатые кулаки, локти упираются в стол. Сейчас пять тридцать, у него выдался напряженный день, не говоря уже о нашей послеобеденной интерлюдии.

– Потом мы собираемся поужинать у Харриет.

Я раздумываю, не позвать ли Мишу, но его тревожный взгляд останавливает меня.

– Пожалуйста, просто поздоровайся, Миша. Покажи что-нибудь.

– Да, да, – бормочет он. – Конечно, как ты захочешь.

И он, как это часто бывает, тут же переключается на другой тон. Он словно встряхивает себя и перемещает в другое место – туда, где его жду я. Разжимает кулаки, слегка хлопает ладонями по столу, как бы говоря «да, да».

– Я буду любезным и обаятельным. – Встает, подходит ко мне, целует долгим поцелуем. – Все что попросишь, моя фиалка.

Что можно сравнить с объятиями любимого? Когда счастлива и чувствуешь себя защищенной? Когда чувствуешь себя окутанной заботой? Ничто с этим не сравнится. В объятиях любимого ты становишься глухой, слепой и глупой.

– Сиротка моя, – крепко обнимая меня, говорит он. – Прости. Моя сладкая, мое сердечко, моя умничка. – Он такой теплый, почти как птицы. Я люблю закутаться в него. – Бедные маленькие птички, – бормочет он, – две сиротки.

– Бедные маленькие птички, – повторяю я, – две сиротки.

– Крепче, – шепчет он, и я сильнее обнимаю его за талию, греясь в его тепле столько, сколько он захочет, утешая и принимая утешение. Другими словами, я ощущаю себя и Мишиной мамой, и Мишиным дитя, и разве можно сомневаться, когда он говорит о любви?

Когда приходят Фрэнк и Харриет, я регистрирую их в журнале посетителей и гордо показываю приемную, свой кабинет и даже раздевалку. Что касается их, оба просто сияют. Я стою, греясь в этом сиянии.

– Добрый вечер, – появляясь из святилища, говорит Миша и придерживает для гостей дверь. – Добро пожаловать, друзья Вайолет.

Покончив с представлениями, Миша ведет нас в Птичью гостиную, где Джамал моет посуду после птичьего ужина. Миша отправляет его на перерыв.

– Часа будет достаточно, – говорю я вслед.

– Пятнадцать минут, – говорит Миша, и Джамал уходит.

Взяв Шарлотту и ковбоев, мы направляемся в Комнату для наблюдений.

– Можно Олли тоже? – прошу я.

Миша разводит руками – сама любезность и обаяние. И Олли мы тоже берем.

– Ах,