Читать книгу "Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 4. Демон и лабиринт - Александр Фурман"

В начале декабря Фурмана наконец удалось пристроить на должность художника-оформителя в небольшую районную библиотеку, где работала методистом бывшая однокурсница Мариничевой. Для Фурмана она была легендарным персонажем из рассказов Ольги об их с Наппу бурной студенческой юности, и возможность наладить дружеское общение с этим заведомо почти родным человеком скрашивала все неприятные обстоятельства, связанные с поступлением на службу.

Библиотека, носившая имя Сергея Есенина, находилась на противоположном конце города – дорога в одну сторону занимала у Фурмана час с четвертью.

Директор, пожилая интеллигентная женщина с живы ми и цепкими карими глазами, была, как заранее предупредили Фурмана, очень больна и в последнее время редко появлялась на работе. Проведя с Фурманом короткую ознакомительную беседу, она вскоре плохо себя почувствовала, и ее пришлось отправить домой на такси. Впрочем, особой нужды в постоянном присутствии начальства не было: в большей части библиотечных помещений уже полгода шел вялый капитальный ремонт, основные фонды были законсервированы, читальный зал не работал, и поток посетителей сократился в несколько раз. Повседневное руководство коллективом осуществляла заместитель директора – низкорослая очкастая тетечка с властными манерами школьного завуча.

Из-за ремонта обязанности художника-оформителя были достаточно условными, поэтому Фурман в основном занимался тем же, что и четверо других «рядовых» сотрудников (естественно, это были девушки): перебирал каталоги, расставлял в правильном порядке книги на полках и работал с посетителями «на выдаче». Больше всего ему нравилось вежливо и внимательно обслуживать читателей, и чуть ли не в первый же день кто-то из них поблагодарил его. Понемногу освоившись, он в периоды дневного затишья иногда стал позволять себе скрываться в лабиринте высоких стеллажей с наглухо запакованными «фондами» и почитывать там найденные в открытом доступе книжечки. Пару раз девушки-коллеги, добровольно взявшие над ним своего рода «шефство», с укоризненным видом предупреждали его о приближении мымры-надсмотрщицы и о необходимости изобразить перед ней какую-нибудь активную трудовую деятельность.

Подруга Мариничевой за все это время промелькнула в тихих библиотечных коридорах лишь однажды. Когда Фурман с равнодушным видом наконец поинтересовался у самой бойкой из девушек, почему методиста почти никогда нет на работе, выяснилось, что она числится то ли в какой-то «длительной научной командировке», то ли в отпуске в связи с защитой кандидатской диссертации и «освобождена от необходимости бессмысленно торчать здесь целыми днями, как все прочие смертные». Надежды Фурмана на встречу рухнули. Мариничева, как всегда, просто заманила его своими обещаниями в эту затхлую дыру, чтобы «снять проблему»…

На третьей неделе работы ему вместе со всеми без исключения сотрудниками библиотеки имени Сергея Есенина довелось принять участие в довольно экзотическом мероприятии – изъятии из пользования и уничтожении официально запрещенных книг. По такому случаю библиотека была закрыта на «санитарный день». На черной «Волге» прибыли представители какого-то высокого районного начальства. Всем было предложено ознакомиться с копией министерского приказа под грифом «Для служебного пользования», в котором имелся список подлежащей уничтожению литературы. Разволновавшегося Фурмана поразило то, что в нем перечислялась не какая-то политическая крамола, а самые обычные книжки: стихи для детей, его любимая детская повесть «Как папа был маленьким», сборники советской научной фантастики (один из них имелся у него дома), роман Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда» и даже какие-то нотные тетради… Все та же бойкая девушка, за плечами которой был библиотечный техникум, по-свойски объяснила ему, что авторы этих книжек, скорее всего, удрали за границу, поэтому их произведения и приказано изымать. «Конечно, это неправильно, что библиотечным работникам приходится своими руками уничтожать ни в чем не повинные книги, но ничего не поделаешь, мы люди подневольные», – меланхолично заметила она.

Фурман с колотящимся сердцем убежал в дальний коридор и стал лихорадочно представлять себе, что произойдет, если он нарушит круговую поруку и прямо откажется участвовать в этом чудовищном варварстве. А может, старуха-директор пожалеет его и себя и отпустит по-тихому домой – мол, просто разболелась голова у человека… Но что будет завтра? Неужели он вернется сюда как ни в чем ни бывало? Какими глазами будут смотреть на него все эти девки? Уволиться прямо сейчас? Со скандалом? С исключением из комсомола, позорным выкидыванием на пенсию директора, которая взяла его на работу, партийным выговором методисту, возможными неприятностями у родителей, жесточайшей ссорой и даже разрывом с Мариничевой и Наппу?.. Готов ли он к таким последствиям?

…Во дворе полыхает огромный костер из книг, и он шагает в огонь… Жалкие рыдания девок, белое виноватое лицо мариничевской подруги…

Фурман все же сумел найти для себя относительно «мирный» выход: он решил принять самое активное участие в розыске книг из списка, чтобы, обнаружив их первым или же любой ценой выманив у девушек, перепрятать в надежное место и потом унести домой. Но, несмотря на проявленное им усердие – которое, кстати, было даже отмечено бдительным районным начальством, – ни одна из них ему так и не встретилась. И хотя какой-то небольшой улов у этих фашистов, фашистов, фашистов! – все же был, самой процедуры «физического уничтожения путем сжигания или изрезывания ножницами», как было сказано в приказе, он, на свое счастье, тоже не увидел – ни его, ни девушек к такому важному государственному делу просто не допустили.

3

После этого ужасного дня Фурманом овладело тоскливое, цинично-наплевательское отношение ко всему окружающему. Работать с читателями ему почему-то больше не поручали, и, тупо отсиживая положенное время среди сонного нагромождения книжных шкафов, он чувствовал, как невидимая библиотечная пыль слой за слоем откладывается в его легких, а кончики пальцев от бесконечного перебирания каталожных карточек словно покрываются сухой коркой.

Заместитель директора Лидия Семеновна, которой с самого начала явно не нравился его не оговоренный с нею, да и вообще довольно туманный «особый статус», неожиданно велела ему заняться оформлением какого-то выставочного стенда, прежде заброшенного из-за ремонта, а теперь якобы срочно понадобившегося. На стенде кем-то уже были наклеены нелепые объемные конструкции из плотной бумаги, и от Фурмана требовалось с помощью пера и туши вписать в соответствующие «окошечки» дополнительную информацию. Задание оказалось не таким уж и простым. Положить стенд на пол не удалось из-за тесноты, и Фурман с двумя девушками кое-как водрузили его на стол, прислонив к задней стенке книжного шкафа и подперев снизу толстыми энциклопедическими томами, чтобы не «поехал». Когда дело дошло до заполнения «окошек», стало понятно, что они слишком глубокие и узкие, и чтобы написать что-то на их «донышке», ручку приходится все время держать на весу в горизонтальном положении. Через два часа напряженной работы у Фурмана безнадежно затекли руки. Буковки, естественно, получались уже не такими стройными и аккуратными, как вначале. По-хорошему, следовало бы на этом остановиться и доделать все завтра, тем более что до конца рабочего дня оставалось уже меньше часа. Чтобы не тратить время зря, Фурман попросил вертевшуюся неподалеку тихую длинноволосую девушку передать это предложение Лидии Семеновне. Но девушка вернулась со строгим наказом: все нужно закончить сегодня. Ладно, огорчился Фурман, раз качество никого не интересует, мне-то что?