Читать книгу "Истоки первой мировой войны - Джеймс Джолл"

не можем использовать их для обращения к великим чувствам, общим для всех наций, как тогда, когда стоял вопрос о создании единства нации и свободной конституции»[293].

Выход был, как он заявил два года спустя во вступительной лекции в университете Фрайбурга, в следующем:

«Мы должны осознать факт, что объединение Германии было юношеской шалостью, которую совершила нация в зрелом возрасте, и лучше это не было бы сделано из-за ее цены, если бы это было итогом, а не началом политики мирового господства Германии»[294].

Желание Германии стать мировой державой и вызов британской гегемонии в мире — цели довольно расплывчатые, и многие люди отказывались сознавать то, что за этим стояло. Некоторые, наиболее наивные члены германского общества верили во флот, как профессор теологии из Бонна, который сказал: «Мир является доброй и прямой волей господа, война — только пророческое бедствие и наказание… Но однажды придет Божий мир… ио до этого дня пусть германский флот плывет по волнам правды, справедливости и свободы, охраны патриотической добродетели и промышленности»[295]. Руководители Германии разделились во мнениях о том, как новый германский империализм мог осуществиться. Некоторые верили, что возможно достичь целей Германии мирными методами («Германская политика мирового господства и никакой войны», — написал Рихард фон Кюльманн, консул германского посольства в Лондоне, в памфлете, опубликованном под псевдонимом в 1930 г.[296]) — путем соглашений с Англией и изменений в скорости строительства германского флота. Часть промышленников верила, что экономической мощи Германии будет достаточно, чтобы утвердить германское превосходство, по крайней мере в Европе («Дайте нам еще три-четыре года мирно развиваться, и Германия станет безусловным лидером в Европе», — сказал промышленник Хуго Штайне в 1911 г.[297]). Было и много других, кто считал, что германские претензии на мировое господство повлекут за собой войну с Англией и готовились к ней. Один германский писатель обобщил проблему в 1912 г.: «Главной причиной, почему наше положение иногда производит впечатление сомнительное, даже неприятное, если смотреть на Германию извне, заключается в трудности представить какую-либо понятную реальную цель для политики, необходимой для германской идеи»[298]. В процессе осуществления Германией политики мирового господства различные классы и индивидуумы, которые думали в то время об увеличении германских колониальных владений, мечтали о том, чтобы германскую Центральную Африку присоединить к германской Центральной Европе. К сторонникам этой идеи относились и те, кто имел прямые интересы в германских колониях (так как они надеялись получить доходы в Африке) или работали в администрации колоний. В германском министерстве иностранных дел находились люди, а именно Пауль фон Вольф-Меттерних, посол в Лондоне с 1902 по 1912 г., и Рихард фон Кюльманн[299], которые настаивали на том, что положение Германии как мировой державы может быть достигнуто только с помощью Англии, а не вопреки ей. Ценой такой поддержки были бы некоторые уступки в гонке морского вооружения в ответ на политическое соглашение с Британией, по которому Британия обязуется держать нейтралитет в европейской войне, а также соглашение, по которому Британия будет торговать на колониальных территориях, прекратив противостояние флотов. Эти темы обсуждались, когда Голдан посетил Берлин в феврале 1912 г. Провал миссии Голдана показал, насколько невелика была вероятность англогерманского соглашения. Сразу стало очевидно, что британское правительство не проявляло желания сохранить нейтралитет и что германское адмиралтейство было намерено настаивать на последних предложениях об увеличении флота.

Надежда главы Германии о расширении империи в Африке касалась либо овладения частью Конго, либо осуществления секретного соглашения, заключенного с Англией в 1898 г., по которому португальские колонии расчленялись, в случае, если финансовое положение Португалии станет настолько плохим, что она будет вынуждена предложить свою империю в обмен на заем. В обсуждениях во время и после визита Голдана британское правительство подчеркивало, что оно ничего не имеет против того, чтобы Германия завладела территорией Конго, и что оно готовилось пересмотреть договор 1898 г. о португальских колониях, и таким образом доля Германии увеличивалась. Это подтверждало непонимание того, о чем на самом деле было заключено соглашение на переговорах между Голданом и Бетманом Гольвегом, когда германцы, кажется, думали, что Голдан обещал им некоторые территории британских колоний, острова Занзибар и Пемба на восточном побережье Африки. Эту идею Грей вскоре отверг, утверждая, что за такие уступки потребуется существенная компенсация (Голдан также сказал, что германцы могли иметь как часть своей доли португальские колониальные владения, португальскую часть острова Тимор, но министерство иностранных дел напомнило ему, что Португалия уже пообещала его Дании).

Вопрос об уступке португальских и бельгийских территорий Британии нетрудно было решить. Британская общественность, и особенно сторонники либеральной партии, были потрясены открытием, что Бельгийское Конго и португальские колонии плохо и жестоко управлялись. А что касалось Конго, то никаких признаков того, что Бельгия собиралась передавать его, не было. Хотя британские министерства иностранных дел и по делам колоний испытывали презрение к Португалии (издатели британских документов по истокам войны, не позднее 1938 г., приводят высказывания Грея о том, что «эти колонии хуже, чем покинутые земли, с тех пор как Португалия владеет ими» и он считал себя обязанным «по причинам международного этикета» пропустить несколько следующих слов[300]), в своих переговорах с Германией они были связаны тем, что сразу после соглашения 1898 г. они должны были возобновить договоры о союзе с Португалией, относящемся к семнадцатому веку и к обязательству короля Англии «защищать и оказывать покровительство всем завоеваниям и колониям, принадлежащим Короне Португалии, от всех ее врагов, как настоящих, так и будущих»[301]. Британский посол в Берлине выразил глубоко лежащий смысл этого: «У меня стыпет кровь, когда мы сообщаем Германии о недостатках нашего португальского союзника. Является ли это тайной игрой? Конечно, совершенная правда то, что мы говорим о них, но правильно ли это и политично ли это говорить германцам?»[302]. В конце концов соглашение было достигнуто в 1898 г. Схемы разделения владений в пользу Германии, ее статус оставался под сомнением, поскольку Британия настаивала, чтобы оба договора — англо-германский и англо-португальский были напечатаны, на что германцы не соглашались до самого начала войны. Вопрос о разделении португальских колоний, хотя оба министерства колоний активно занимались им[303], для германских политиков был центральным только в паре с обещанием Британии нейтралитета в Европе. Такое обещание Британия не была готова дать. Однажды кайзер, подводя результаты миссии Голдана, справедливо заметил: «Англичанин совсем ничего не уступает в Европе… с другой стороны, они отсылают нас к африканским колониям, принадлежащим другим государствам, и соответственно не знают, откажутся ли эти государства добровольно от них, но они,