Читать книгу "Кладбищенские истории - Борис Акунин"

Еврей приезжал в Вечный Город, покупал у турецких властейправо выбрать участок — чем ближе «к Захарий», тем дороже, а еще очень важно,чтобы могила была «в тени Храма», то есть, чтобы на закате ее накрывала теньХрамовой горы. Доживал своё (обычно не слишком долго — сказывался тяжелыйклимат), умирал, и члены погребального братства «Хевра кадиша» в тот же деньили, самое позднее, на следующий, закапывали счастливца в священную землю.

Иудейская вера находится в менее определенных отношениях сосмертью, чем христианство, ислам или буддизм. Что будет Потом, в религиозныхкнигах не сказано; такое ощущение, что иудеев это не очень-то интересует. Траур— жанр нееврейский. Здесь не только быстро хоронят, но и не выставляют своюскорбь напоказ. Мне показалось, что это кладбище не предназначено дляпоминовений и рыданий. Оно и понятно: если бы народ Израиля стал долго и снадрывом оплакивать своих мертвых, то ему с его историей ни на что другое нехватило бы ни времени, ни сил. Для плача определены другое место и другаяпричина: скорбеть положено на противоположном холме, у Стены Плача, и не обумерших, а о разрушенном Храме.

Меня же умершие занимали гораздо больше, нежели разрушенныйХрам. В конце концов я повернулся к Иерусалиму спиной, чтоб не отвлекал. Иправильно сделал. Когда в поле зрения остались только приземистые, почтинеотличимые друг от друга надгробья, я смог представить Масличную гору со всемее невидимым глазу содержимым: миллион скелетов, лежащих плотно, в много слоев;под ними древние пещерные захоронения (их здесь должно быть великое множество);а еще ниже, в самом чреве горы, те самые подземные ходы, на право соседствоватьс которыми религиозные евреи копили деньги всю свою жизнь. Сказано в «КнигеИоиля»: «Я соберу все народы, и приведу их в Долину Иосафата, и там произведунад ними суд…» В Страшный День по тесным и темным галереям Масличной горымертвые всего мира будут скатываться сюда, в долину. А потом Господь встанет навершине, где-то возле нынешней церкви Вознесения, и гора раскроется, ивосстанут мириады усопших, и свершится суд над всеми людьми.

Таких нор здесь много. Может быть, они ведут в те самыеПодземные Ходы?

В кладбищах, которые я выбрал для своей книги, есть однаобщая черта, очень для меня существенная: на них или вовсе нет новых могил, илиже они составляют ничтожный процент от общего числа захоронений. Предмет моегоисследования — не кровоточащие раны, а затянувшиеся шрамы; не боль утраты, асмерть, подернутая патиной времени и оттого уже не пахнущая разложением. Явходил в кладбищенские ворота не для того, чтобы соболезновать и ужасаться, адля того, чтобы понять то, чего не понимал прежде. Несколько раз случалось, чтостарое кладбище, по всем признакам вроде бы вполне подходившее для моих целей,отпугивало меня погребальными венками на могилах или скорбной фигурой усвежезарытого холмика — и я поспешно уходил, зная, что это место мне неподойдет, там всё забьет острый запах трагедии и страха.

Так вот, Масличная гора — единственное исключение. Это некультурно-исторический памятник, а вполне активный участник израильскогоритуально-коммунального (или как там оно называется) хозяйства; доля новыхзахоронений здесь довольно велика, но — удивительная вещь — мой чувствительныйнос не уловил в воздухе никаких устрашающих ароматов.

Здесь не боятся смерти, вдруг понял я. И не потому, что онаслучилась слишком давно, как на Старом Донском или Хайгейте, а просто не боятсяи всё.

Может быть, дело в самодовольстве? Пока другие народы будуттащиться сюда по тесным подземным лабиринтам, здешние покойники уже заняли вселучшие места — так сказать, расположились в самом партере.

Нет, пожалуй, самодовольство ни при чем. Это скорее проНоводевичье кладбище, попасть на которое считалось достойным завершениемсоветской номенклатурной карьеры. Там всё напоказ: и голубые ели, и огромныепамятники, и золотые буквы в пол-аршина, и военная техника на маршальскихсаркофагах.

А на Масличной горе помпезности нет и в помине. Никакихскульптурных красот. По могиле невозможно понять, бедным или богатым,прославленным или безвестным был тот, кто здесь похоронен. Отсутствуетнепременный бордюр из деревьев и кустов, повсюду лишь голая земля и камни — библейский«прах и тлен». При этом дело вовсе не в бесплодии почвы — вокруг зелени сколькоугодно, но она вся за оградой. Значит, пустынность и непривлекательностьзадуманы, нарочиты.

Кладбище плохо приспособлено для посещений всей семьей — вчерных костюмах и строгих платьях, как в Японии, с цветами и вином, как вИталии, или с бумажными букетиками и водкой, как в России. Другие некрополисуществуют для того, чтобы живые как можно дольше не забывали своих мертвых ипочаще приходили к ним на могилы. Другие, но не этот. Даже в нижней его части,поддерживаемой в относительном порядке, почти нет дорожек, скамеек же я необнаружил вовсе. Каменные надгробья явно не рассчитаны на вечность — черезпятьдесят, много сто лет они врастут в землю или рассыплются на куски. Ещераньше сотрутся неглубоко вырезанные буквы. Ну и пусть, это неважно. Важно, чтоты лежишь именно здесь, что ты занял место у самой двери, и когда начнетсяПрием, окажешься одним из первых.

Местные покойники не размениваются на пустяки вроде вниманиясо стороны родственников и потомков, они заняты серьезным делом: лежат и ждут.

До меня дошло: это кладбище не что иное, как огромный заложидания. Ожидания спокойного и уверенного. Почему уверенного? Да потому чтоздесь похоронены евреи, исполненные ощущения правильно прожитой жизни. Ведь,если у человека есть основания бояться Божьего Суда, разве стал бы он заниматьместо в первых рядах? Покойникам Масличной горы не о чем скорбеть и нечегобояться.

И когда я понял это, мне сначала сделалось завидно. А потомя перестал думать о прошлом и стал думать о будущем, когда все кладбища станутпохожи на это. Не по внешнему виду (упаси Боже), а по смыслу и настроению.

Произойдет это тогда, когда человечество исполнит главнуюсвою мечту, даже если люди, способствовавшие ее воплощению, имели совсем иныецели.

Главная мечта человечества — избавиться от страха смерти, авместе с ним и от всех прочих страхов. Это означает не вообще уничтожитьсмерть, а исключить смерть неожиданную, непредсказуемую и преждевременную,которая обрушивается на человека, когда он еще не насытился жизнью и невыполнил свое предназначение. Подчинить себе смерть — в конечном итоге, именнотаков магистральный стимул науки, прогресса и общественной мысли.

Предположим, что цель достигнута. Человеку больше неугрожает смерть ни от болезни (все хвори побеждены), ни от насилия (войн ипреступности больше нет), ни от стихийных бедствий (предсказываемых иобезвреживаемых заранее), ни даже от несчастных случаев (уж не знаю, каким тамобразом). Когда смерть перестанет внушать страх и восприниматься как зло, можнобудет считать, что человечество свой путь благополучно завершило и вернулось вЭдем.