Читать книгу "Кладбищенские истории - Борис Акунин"

Каждый сам станет решать, не хватит ли ему, не пора ли напокой, на Масличную гору — потому что человек наполнился жизнью, как колосзерном, и устал от нее. Такая смерть не будет ни противоестественной, нитрагичной, и прав окажется царь Соломон, сказавший: «День смерти лучше днярождения».

Если я верно понимаю смысл иудейской религии, она вся проэто: жить как можно дольше и жить по правилам (то есть правильно), чтобы потомумереть с чувством глубокого удовлетворения. И спокойно лежать себе в могиле свидом на Храмовую гору, бестрепетно дожидаясь Суда — может, для кого-то истрашного, но только не для нас.

Хэппи-энд

— Послушай-ка, что пишут в «Научном вестнике», — сказалОчень Старый Писатель. Давно уже Жена Очень Старого Писателя не видела еготаким оживленным. С тех пор, как он закончил свою последнюю, сто пятидесятуюкнигу и объявил, что больше писать не будет — мол, «чернила внутризакончились». — Нет, ты только послушай! Японцы завершили исследованиепсихофизиологических аспектов синдзю — ну, ты знаешь, двойного самоубийствавлюбленных. Проанализировали письменные свидетельства и хроники, вскрыли старыезахоронения…

— Какие еще захоронения? — перебила она, уже догадавшись,куда он клонит. За сто два года совместной жизни, слава Богу, научиласьпонимать мужа с полуслова и даже вообще без слов, и потом в последнее времяОчень Старый Писатель говорил только об одном. — Какие у японцев могут бытьзахоронения, если они буддисты и всегда сжигали своих покойников?

— Ты поучи меня насчет Японии, энциклопедиста, — оборвал ееон. — Вплоть до двадцатого века там кремировали лишь священнослужителей имертвецов из состоятельных семей, всех прочих закапывали в землю. В концепериода Мэйдзи, если мне не изменяет память, доля кремаций составляла всего 29,8 процента.

Память Очень Старому Писателю, разумеется, не изменяла —после курса ноорегенерации работала лучше, чем в молодости. Лечение он прошелчетырнадцать лет назад, но всё не мог привыкнуть, без конца щеголял цифрами ивсякими датами-цитатами. То же самое было полвека назад, когда емуимплантировали белоснежные зубы — на радостях так разулыбался, что вмигобзавелся двумя глубочайшими носогубными морщинами, стал похож на орангутанга.Пришлось эти некрасивые складки убирать.

— Ты, слушай, не перебивай. Хроники и эксгумации — этоладно. Тут главное в другом: японцы тщательно изучили показания и психограммынесостоявшихся суицидентов — тех, которые, пройдя стадию клинической смерти,были возвращены к жизни. Все эти данные хранились с начала века, когда ученыевпервые всерьез заинтересовались метаморфозами сознания за пределомбиологического конца жизни. Ты помнишь, в двадцатые это считалось самым моднымнаправлением науки?

— Нет, в двадцатые все спорили из-за законов поклонированию, чуть не переубивали друг друга. — Жена Очень Старого Писателяпоправила перед зеркалом локоны, скосила глаза в левую половинку трюмо — невисит ли подбородок. Нет, ни капельки. Вот что значит хорошая клиника. — Тыпомнишь этих оголтелых? Они тебя чуть не разорвали. Господи, как это былоужасно!

— Как это было чудесно, — вздохнул муж. — Подумать только —было время, когда люди враждовали из-за различий во взглядах. Но ты опять меняперебиваешь. Я ведь не про политику говорил, а про медицину. В двадцатые всевдруг возжаждали не религиозных, а научных сведений о посмертном существовании.Помнишь, сколько было статей, книг, фильмов!

— Да помню, помню. А потом уперлись в этот самый туннель, всияющий за ним свет — и дальше ни шагу.

Регенерация регенерацией, но от старости никуда не денешься,подумалось ей. Всё время повторяем одно и то же, рассказываем друг другу вещи,отлично известные нам обоим. Он прав: всё уже было.

— Да, да, — возбужденно ходил по комнате Очень СтарыйПисатель. — Достоверность на этом закончилась, пошли одни гипотезы, так чтопришлось отступиться. И у науки есть свои пределы. Но знаешь, что выявилпрофессор Синигами, изучая материалы двадцатых годов? Оказывается, во времясиндзю душа поднималась по черному туннелю не одна. Вдвоем! Ты понимаешь —вдвоем! Историки утверждают, что средневековые японцы об этом знали. Потому-тои практиковали двойные самоубийства. Они верили, что при одновременной смертидвух очень близких людей, «слитых душ», те окажутся вместе и послеперерождения. Вот в чем был смысл всех этих самоубийств в Сонэдзаки и наОстрове Небесных Сетей, а вовсе не в бегстве от житейской безысходности! Ученыедвадцатых годов не занимались двойными самоубийствами специально, ихинтересовал посмертный опыт вообще. Показаниям участников синдзю, гдеупоминался «совместный полет», они не придали значения, списали нагаллюциногенные аберрации. А профессор Синигами выделил одни только синдзю, сопоставилданные, проанализировал. Опыт посмертного соощущения наблюдался в 37 процентахслучаев!

Жена Очень Старого Писателя взяла лейку, стала поливатьцветы, сделав вид, что его слова ее нисколько не впечатлили.

— Ну и зачем ты мне это рассказываешь? Какая разница, чтотам соощущали твои полоумные японцы?

Хотя сама знала, что разница есть. Совместный полет?

— И потом, что такое 37 процентов? — сухо сказала она. —Всего одна треть. А мы с тобой возьмем и не соощутимся, попадем в остальные дветрети. Это ведь тебе не рулетка — поставил не на ту ячейку, и черт с ним!

Очень Старый Писатель заговорил вкрадчиво, бархатно:

— Да ты учти, в начале века влюбленные самоубийцы былилюдьми молодыми, максимум на седьмом десятке. Что это за возраст? И потом,страсть — это тебе не любовь. И уж тем более не сто два года совместной жизни.Мы с тобой давным-давно превратились в сиамских близнецов, нас никакой туннельне разделит… Ну ты же мне обещала, слово давала! На Новый Год, помнишь?

— Мало ли что я обещала, — отвернулась она, придирчиворазглядывая листочки традесканции — кажется, начали сохнуть. — Напоил старуюженщину шампанским, замурлыкал в ухо. Да и не помню я, чтоб слово давала.

— Ну как же! Ты говорила: «Только дождемся, когда в садурасцветут ирисы, и тогда уже можно». Отцвели твои ирисы. Не очень-то ты им иобрадовалась. Сказала: «Развести вместо них, что ли, орхидеи?» А потомвспомнила, что орхидеи у тебя уже были, еще до эпохи кактусов. Всё уже было,девочка. Всё. Ей-богу, стыдно жить на свете, когда всё по десятому разу. А там,на той стороне, свет. Он нас заждался, я это чувствую, ах, как я это чувствую!Мы полетим туда вместе, и вдвоем нам не будет страшно.

— Но ведь наука так и не установила, что это за свет на тойстороне туннеля. Вдруг там что-нибудь ужасное? — сказала Жена Очень СтарогоПисателя, начиная поддаваться, потому что всегда поддавалась, когда он говорилс ней этим голосом — так за сто два года ничему и не научилась, старая дура.