Читать книгу "Руки Орлака - Морис Ренар"

значит, именно этого господина Шапло я обнаружила мертвым на Стефене?

– Именно. И сегодня я намеревался рассказать вам об этом.

– И это он предстал передо мной…

– В этом можно не сомневаться… – ответил господин де Крошан несколько нерешительным тоном.

– Но тогда ваш друг – злодей, преступник, гнусный палач!

– Вот с этим я никак не могу согласиться. Мертвый или живой, Сар Мельхиор не способен творить зло. Если он когда-то и был замечен в чем-то этаком, то разве что в безобидных чудачествах – вроде переодевания во все белое.

– И тем не менее!

– Что он являлся вам, что он вам привиделся – такое возможно. Но он появляется не для того, чтобы как-то навредить или отомстить… Разве что Стефен когда-то скверно с ним обошелся, так что скажите: может ли Стефен причинить зло кому бы то ни было?

– Боже мой, боже мой!.. – простонала Розина. – А я-то думала, что вы вот-вот все объясните!.. Так, значит, Стефен вчера, перед одетым во все белое Оскаром…

– Ничуть не смутился. К тому же, как мне кажется, Сар Мельхиор ему незнаком. Вероятно, он просто ехал с ним в одном вагоне, сам того не зная.

– А этот… Сар, он был силен в оккультизме?

– Очень.

– И верил в потусторонний мир духов, призраков, привидений?

– Разумеется.

– Сар Мельхиор!.. Но я не видела этого имени в списке погибших!.. А нет, видела: Шапло! Помню-помню… Но там стояла только первая буква имени: «М. Шапло»… Это мне ничего не сказало. Вот «Мельхиор» меня бы поразило.

– Меня и вовсе зовут Тристан, – заметил мсье де Крошан, – как Лермита или Бернара[67].

– Как вы можете еще и шутить!..

– Дело в том, – ответил он, – что я уверен: все закончится хорошо, и этим я хочу сказать, что ваш черный преследователь или, скорее, ваш белый человек не способен на те преступления, в которых вы его обвиняете.

– Да услышат вас Небеса!

– Теперь, когда вы уже пришли в себя, позвольте мне поведать вам о вчерашнем сеансе… Из него я ничего не узнал, по крайней мере – ничего позитивного… Но, применив дедукцию, я все же сделал несколько предположений, и если Стефен согласится прийти в один из ближайших дней…

– Мой несчастный муж! – воскликнула Розина. – Действовать нужно немедленно! Если бы вы только знали!..

И она рассказала шевалье о «венецианском» письме, сцене с ножами, осмотре комнаты рук и вероятной неизбежности криминальной развязки!

Он какое-то время пребывал в задумчивости, сопоставляя все это с вопросом, который накануне ему как бы между прочим задал Стефен: «А вам доводилось вызывать души убийц?» – а затем мсье де Крошан сказал:

– Я возлагаю серьезнейшие надежды на следующий визит ко мне Стефена. Необходимо, чтобы он явился сюда как можно скорее. Например, завтра. Я обо всем позабочусь, и на этот раз у меня получится!.. Итак, слушайте: завтра вечером, после обеда, оставайтесь дома, не ходите в «Пурпурный концерт». Я загляну к вам еще до возвращения Стефена. Я приму его днем и все узнаю. По крайней мере, ступлю на верный путь, или же я безмозглый простофиля – что вполне возможно.

– Ох! – воскликнула Розина.

– Мое дорогое дитя, – отрезал шевалье, – не возражайте. Я никогда и не отличался большой сообразительностью, но в моей жизни случались периоды особой глупости, когда я полагал себя умным; и единственное имеющееся у меня доказательство того, что я мыслю, – мое убеждение в том, что я существую.

– Ах! – проговорила Розина. – Вы один можете спасти нас!.. Я не понимаю, что происходит. С тех пор как Стефен получил обратно свои перстни – те, которые украли, а затем вернули, – все вдруг резко ухудшилось, скатывание в пропасть ускорилось, и теперь это чуть ли не головокружительное падение! Ах! Эти перстни!.. А вы что об этом думаете?

– Я думаю, что эти перстни действительно во всем этом что-то да значат. Да, и вот еще что: вы ведь мне все рассказали, не так ли?

– Даю вам слово.

– Хорошо. Что касается меня, то я проследил весь жизненный путь Стефена от младенчества до женитьбы и могу вас заверить: ничто в его прошлом не могло стать причиной нынешних событий. Но возможно, вы заметили после свадьбы нечто…

– Я готова головой за него поручиться до монжеронской катастрофы…

– Прекрасно.

– …Но дальше – увы!.. Теперь он для меня неменьшая загадка, как если бы ходил в маске и с капюшоном на голове. С тех пор его словно кто-то преследует. С каждым днем ему все труднее дышать. Он совершенно загнан. Словно где-то уже прозвучал сигнал и охота началась! Но кому суждено умереть?

– Будем надеяться, что никому!

– Десять! Их десять против одного!

– А потом?

– И семь… Что бы это значило?

– Если я и не скажу вам этого завтра вечером, то лишь потому, что буду нуждаться еще в нескольких часах для размышления, ибо я уже готов сыграть решающую партию!

– Это будет последняя карта!

– Она небьющаяся.

– И что же это за карта?

– Ах!.. Возможно, я зря постоянно окружаю себя тайнами. Сегодняшний урок был слишком жестоким. Это…

– Нет! Уж лучше мне ничего не знать. В силу своей слабости я сейчас страшусь и надежды, и разочарования.

– Могу я заверить вас, что после логических размышлений мне уже начала приоткрываться истина?

– Но «предвидеть» не значит «знать наверняка»!

– Иногда – значит.

И шевалье уставился в потолок, не как – о великие боги! – хозяин, уставший от назойливой гостьи, но скорее опасаясь, как бы его взгляд не выдал невзначай, упав туда или сюда, то последнее средство, к которому он намеревался прибегнуть, и с напускной беззаботностью принца-президента[68] в канун государственного переворота он принялся насвистывать «Арию королевы Гортензии».

Глава 4

Ночь тайны

В девять вечера Розина, скрестив руки на груди, расхаживала взад и вперед по столовой с озабоченным видом.

Дверь была распахнута настежь, в результате чего две небольшие комнаты объединились в одну. Но квартира была столь тесной, что рояль занимал треть гостиной, а вокруг кухонного стола оставался совсем узкий проход. Розина вынуждена была протискиваться между стульями, предназначенными для более просторных помещений и напоминавшими улицу Гинемера.

Лишь одна-единственная лампа горела на столике для рукоделия, где оставленное шитье ожидало, когда им снова займутся или же уберут.

В тусклом свете вся комната имела тот преисполненный ожидания вид, который свидетельствует о недавних хлопотах и скором приеме. Каждая ваза поблескивала на свой лад, каждый цветок находился на своем месте. Ткани были красиво задрапированы. Целая армия безделушек стояла наготове. Каждый стул был повернут должным образом.