Читать книгу "Руки Орлака - Морис Ренар"

им компанию и читал стихи между сонатой и трио.

Розина и поэт остались сидеть рядом.

«Ученик чародея»[61] блистал тонким и искрометным юмором.

Многие капельмейстеры имеют привычку засовывать указательный палец левой руки в карман жилета, задавая ритм правой рукой. Стефен был из их числа.

Розина увидела этот столь ею ожидаемый жест. Увидела она и внезапную бледность, тоже вполне ожидаемую.

Теперь она знала наверняка. Испытание было тяжелым как для Стефена, так и для нее самой. Она навязала мужу этот отвратительный сюрприз не без боли в сердце. Стефен, к которому за весь вечер не приближался никто подозрительный, должно быть, сейчас с испугом спрашивал себя, как в его карман могла попасть одна из тех деспотичных записок, о неумолимом содержании которой он подспудно догадывался… Но теперь она знала! Знала источник его панических атак с холодным потом и дрожью, причину его тревог! А знать для нее было важнее всего!

Он бился в тисках мрака – один, безмолвно, не взывая о помощи. Почему? Неужели он был виновен в некоем преступлении, в котором нельзя признаться? Он? Полноте! Должно быть, его молчание было вызвано чьей-то угрозой. Заговорить – это, вероятно, означало бы предать огласке какой-то нехороший поступок, свидетелем которого он стал по воле случая. Заговорить – это, судя по всему, значило бы разгневать каких-то жестоких людей. Ослушаться. А ослушаться – это, возможно, значило бы навлечь какую-то невообразимую беду!..

Оркестр умолк, и Фрюске стал тихим голосом декламировать стихи Малларме. Розина все еще слышала музыку – и не слышала поэта. Она потерялась в гудящем тумане.

* * *

Наконец явился Стефен, он уже был в шляпе. Собрав остатки сил, Розина скрыла изнеможение за ослепительной улыбкой. Поэт попрощался с ними. Пожав ему руку, они вышли на воздух.

Проведя бессонную ночь, Розина была вынуждена встать уже на рассвете: в беспокойном сне Стефен отбивался от призраков очередного кошмара. Дважды она видела, как он вскакивал с кровати с открытыми, но все еще не видящими глазами, бродил наугад по комнате и, продолжая досматривать сон, сетовал, умолял. Но тщетно она прислушивалась: речь лунатика больше походила на невнятное бормотание, а его разум, охваченный муками безумия, уже больше не проецировал вовне заполнявшие его фантазмы.

В восемь утра, в одном лишь халате, он направился в комнату рук.

Розина и Режина быстренько переговорили между собой, и вот что из этого последовало.

Розина, одетая, как обычно, для утреннего выхода, громко сказала через дверь комнаты рук:

– Мы обе уходим. Пройдемся по близлежащим магазинам. Если позвонят, сам откроешь?

– Хорошо! – ответил Стефен. – До скорого, малыш!

Режина шумно, топая за обеих, вышла, тогда как Розина замерла там, где и стояла, перед таинственной дверью, – Стефен, должно быть, решил, что остался в квартире один.

Заняв более устойчивую позицию, она одной рукой оперлась о стену, а другую протянула к самой двери, чтобы не позволить ей невзначай приоткрыться от какого-нибудь резкого движения…

В этот миг один за другим два удара сотрясли с глухим шумом створку двери. Сначала Розина, весьма взволнованная, отступила; но дверь не открылась, и она вернулась на прежнее место.

Раздался третий удар – как от брошенного камня, – и, когда наблюдательница уже готова была прильнуть глазом к замочной скважине, створка затряслась от четвертого удара, еще более мощного.

Розина едва удержалась от того, чтобы не вскрикнуть, и с инстинктивным проворством отдернула руку, ощутив болезненный укол. Посреди ее ладони кровоточила рана.

Не обращая на нее внимания, молодая женщина все же рискнула наклониться к замочной скважине.

Стефен, растрепанный, бледный, с обезумевшим видом пытавшийся засучить одной рукой рукав халата, стоял в глубине комнатушки. На его ладони сверкал нож с кольцом на рукояти, помеченный знаком «Х». В следующий миг он резко отвел руку назад, а затем сделал бросок – и нож, прорезав воздух вертящейся стальной молнией, со звоном воткнулся в дверь рядом с замком. Розина осторожно нащупала кончик ножа, выступивший из двери с наружной стороны.

Она еще успела увидеть, как Стефен, рухнув на стул, разрыдался…

Но это было уже слишком. По красивым пальчикам струилась кровь. Полумертвая, бедная женщина едва дошла до кухни, где, как смогла, перевязала пылающую руку, и по служебной лестнице поспешно спустилась на улицу, на свежий воздух.

В ее ушах гудели навязчивые стихи – стихи Бодлера, которые так нравилось декламировать Фрюске:

…семь сделаю Ножей

Отточенных, и, как жонглер, без сожаленья,

Из всех твоих страстей взяв бо́льшую мишенью,

Вонжу я в Грудь твою кинжалов острие,

И Сердце я проткну дрожащее твое![62]

Ну да! Прямо в ее сердце он их и вонзил, эти ножи! В ее дрожащее, рыдающее сердце uxor dolorosa![63]

Она шла куда глаза глядят, ничего вокруг не замечая, и ошеломленно повторяла:

– …Как жонглер, без сожаленья… Безжалостный жонглер…

Глава 2

Спектрофелес

В тот же день, часа в два пополудни, она держала эти ножи в своей перебинтованной руке.

Зная, что Стефена до вечера не будет, Розина и Режина еще утром решили проникнуть в его отсутствие в комнату рук. Для этого черноглазая служанка взяла у одного любезного слесаря – заявив, что ее связка ключей якобы куда-то затерялась, – пару дюжин отмычек, нанизанных на железный обод.

В сущности, речь шла всего лишь о том, чтобы отпереть отмычкой дверь и открыть три шкатулки, которые девушки заметили через замочную скважину и которые, как можно было предположить, вероятнее всего, были закрыты.

Таковыми эти шкатулки и оказались, но содержали лишь: первая – фармацевтические средства, вторая – массажные принадлежности, третья – сменные детали электрических аппаратов.

На первый взгляд – ничего подозрительного. Всякая всячина. На полке – множество флаконов и баночек. Электризаторы укрывали свои медные, эбонитовые и резиновые механизмы в блестящих коробках. Расположенная над столом этажерка-библиотека содержала с пару сотен томов всех размеров, расставленных абы как. Пишущая машинка и безмолвная клавиатура стояли на своих подставках; на бюро в беспорядке валялась куча самых разнообразных предметов, какие обычно можно увидеть на письменных столах не слишком аккуратных людей.

Ножи, хорошо спрятанные, Розина обнаружила за книгами – между стеной и основанием этажерки, в котором специально для этого была сделана выемка.

Их было пять. Все – одинаковые. То были ножи со стопором; у бандитов, как всем известно, они называются «финками» или «выкидухами».

Розина содрогнулась, и было от чего, – казалось, все эти «финки» являются частью некоего «музея преступления» и были изъяты из развешенной на стене