Читать книгу "Задержи дыхание и другие рассказы - Ольга Гренец"

так, чтобы она могла ухватиться сначала за мою талию, а потом и за плечи. Руки у неё были ледяные – они обожгли меня холодом.

В четырнадцать лет я уже была выше неё. Пожалуй, я смогла бы поднять её и поставить на ноги, но я знала: она не доверяет моим силам и не доверяет своим ногам. Ей нужно было всё сделать самой, своими руками.

Бабушка не говорила. Она боролась. Она работала, напряжённо дыша.

Вероятно, она упала на спину и потом с огромным трудом перевернулась на бок. Задняя сторона её юбки тоже была в грязи. Теперь, оттолкнувшись от земли одной рукой и вцепившись в меня другой, она подтянулась и встала на колени. Передохнула, затем жестом дала понять, чтобы я придвинулась к ней вплотную, и схватилась за мои предплечья.

– Согни руки в локтях, положи на колени. Держись крепко, – наконец выговорила она, видя, что я не понимаю, чего она хочет.

Своими руками упираясь в мои, используя их как упор, она навалилась на меня и стала отжиматься. Колени наконец оторвались от земли, большая часть её веса оказалась теперь на мне, и тут я засомневалась, смогу ли её удержать. Она была тяжелее, чем я думала, и в то же время слабее. Её ноги отказывались работать. Когда она пыталась сдвинуть колени, они сильно дрожали и тут же разъезжались. Она прилагала невероятные усилия, чтобы держаться, но для окончательного рывка этого было мало. У меня тоже не хватало сил, чтобы встать на ноги под такой тяжестью.

Наконец она выпрямила одну ногу, затем другую, по очереди перенесла свои руки мне на плечи (я всё ещё сидела на корточках) и поднялась.

– Подай палку!

Я с трудом дотянулась до палки.

Её платье, кофта и фартук промокли и были покрыты толстым слоем грязи. Дрожь понемногу стихала. Всего один шаг, и она дотянется до перил, но чем больше она этого хотела, тем меньше её слушались ноги. В том-то и состоит подлость Паркинсона – она не могла сдвинуться с места.

– Мне нужно сесть, – проговорила она. Голос был хриплым и резким. Он дрожал и почти срывался. Я боялась подумать, сколько времени пролежала она на земле с тех пор, как вышла из кухни. – Помоги мне добраться до лестницы.

Я примостилась поудобней в грязи и, обнимая её за пояс, погрузив руки в складки плоти под фартуком и платьем, почти протащила её на один шаг.

Бабушка потянулась и схватилась за перила, но от проделанного усилия так устала, что дальше двинуться уже не могла. Добравшись до лестницы, бабушка развернулась и опустилась на нижнюю ступеньку.

У неё тряслись руки. Тряслась голова. Она закрыла глаза, пытаясь унять дрожь, но чем сильнее старалась, тем больше тряслась голова. Через силу сквозь стиснутые зубы она произнесла: «Таблетки на столе в доме, я забыла их там утром. Принеси таблетку мадопара и стакан воды». Паркинсон ещё не сковал её речь – не он мешал ей говорить. Гнев на меня сжимал ей зубы и клокотал в горле.

– А ключ?

– Возьми, – кивнула бабушка на карман передника, разрешая мне его вытащить. – Пете нужно ложиться спать, – продолжала она. – Похоже, вы оба отлично провели сегодняшний вечер.

Потянувшись за ключом, я случайно коснулась её руки. Рука по-прежнему была ледяной. Прежде, чем отойти, я накинула ей на плечи свою куртку, и гримаса исказила её лицо. Она не хотела моей помощи, хотя отчаянно в ней нуждалась. Обернувшись, я увидела, как она запахивает полы куртки.

Я впустила Петю в дом и велела ему ложиться. Включив свет на веранде, я заметила у него на носу и на подбородке прилипшие зёрнышки риса и комочки теста. Пирожок Марии Семёновны примирил его с жизнью.

С таблетками и водой я вышла на крыльцо. Сквозь яблони и кусты смородины, отгораживающие наш участок, над забором и рядами молодой малины виднелся дом Яника. Свет у них на кухне ещё горел, но, пока я смотрела, свет выключили. Из трубы вился дымок. Мария Семёновна, должно быть, решила, что ночь будет холодной, и бросила в печь несколько полешек. Я представила себе, как Яник лежит в постели, вдыхает приятный аромат горящего дерева и благостно подводит итоги дня. Сегодня, бесспорно, победа осталась за ним.

Лавсановая лента с магнитным покрытием

Сдаётся мне, что ко всему прочему мы были неспособны постичь и освоить язык желания. Помню, что я, пятнадцатилетняя, слушала «Битлз» и представляла, какой катастрофой будет моя жизнь, раз так заведено, что никогда и ни за что я не смогу признаться мальчику в своих чувствах, ведь одна только попытка заговорить на эту тему уничтожит все шансы на романтические отношения. Если я заговорю, то немедленно стану той, что объясняется первой, иными словами, заходит слишком далеко, и в тот же миг я перестану быть ему интересной.

Битлы пели: «I want to hold your ha-a-a-and, I want to hold your ha-a-a-and»[20], а у меня не хватало смелости даже на то, чтобы включить эту песню в микс на кассете для мальчика, который мне нравился. Приходилось выбирать не такие сокровенные: Lucy in the Sky with Diamonds, I’m the Walrus. Кто мог разобраться, о чём речь в этих песнях?

А перед парнями, насколько я могла судить, стояли другие проблемы.

Жизнь давала им полный карт-бланш заговорить первыми, но у них не было слов. Нельзя было сказать нежные слова девушке, потому что нежность, исходящая из уст юноши, автоматически лишала его мужественности. Чтобы казаться настоящим мужчиной, парень должен был произнести что-то вроде «ну ты и стерва!», а девушка – принять это как достоверный сигнал, что ею интересуются. Трепетную девушку, само собой, такое заигрывание могло и оттолкнуть, но то был риск, на который парням приходилось идти. Короче, они тоже стали ломать голову над «Битлз» и записями на кассетах. Вот только кассеты стоили тогда дорого и не у всех были магнитофоны, поэтому в изготовление записей вовлекалась уйма посредников, и наши путаные послания частенько ещё больше запутывались.

Разумеется, когда через кассету я получила признание от девочки, я решила, что сообщение предназначено не мне, и ничего не ответила. А что тут скажешь? То было совсем другое место и другое время, а я – я хотела быть «как все». Нет, не так. Я хотела быть лучше всех.

Сорок пять минут, сорок шесть минут и так далее

Мы сидим кружком.

Сколько времени нужно мужчине, чтобы понять, что миска с претцелями[21] должна передаваться по кругу; разумеется, если ему хочется, он может подержать её у себя на коленях, пока говорит, но, в конце-то концов, надо же передать миску соседу?

Приоритеты

Не раз, начиная совещания, начальник выражал сожаление, что Дон выглядит такой усталой, и вот теперь он вручил ей подарочный сертификат в камеру сенсорной депривации[22]. Этот подарок к декретному отпуску стал для Дон сюрпризом, она вообще ничего не рассчитывала от него получить. Дон ожидала второго ребёнка, поэтому другие сослуживцы дарили ей ваучеры в гипермаркет и подписки на доставку еды на дом.

– Один час в плавательной гондоле успокаивает лучше, чем полноценный ночной сон. Выйдешь оттуда другим человеком, – пообещал начальник, тридцатидвухлетний холостяк. Нередко он разговаривал так, словно зачитывал выдержки из рекламного буклета. – Я хожу туда два раза в месяц.

– И что ты там делаешь? – поинтересовалась Дон.

– Мы часто не можем вырваться из рамок стереотипного мышления. А погружение в полную изоляцию высвобождает мозговые тета-волны и стимулирует творчество. Я чувствую, как эта практика помогает мне учиться, развиваться и по максимуму раскрывать свой личностный потенциал.

Через три месяца после рождения ребёнка, перед выходом на работу, Дон всё-таки заказала первый сеанс. Представила, как выйдет из омолаживающей гондолы с сияющей