Читать книгу "Пороки и их поклонники - Татьяна Устинова"

– Да разве можно уберечься от сущности разрушения?!

– А что? Нельзя?

Лизавета сокрушенно покачала головой. Архиповская тупость ееужасала. Он долил в стакан пиво.

– Так… чем я могу помочь?

– Девочку не оставьте, – просвистела Лизавета и приложилаладони с растопыренными пальцами к щекам. – Если что случится, не оставьтедевочку!

– Да ничего не случится! – с досадой сказал Архипов. – Чтовы выдумываете, ей-богу, Лизавета Григорьевна! Сколько мы с вами уже беседуем?Минут сорок? И все про сущность разрушения и инопланетные диски!

– А что? – спросила Лизавета и отняла руки от щек.

– Да ничего! Чушь все это!

– Это не чушь, – медленно начала Лизавета, – это истина.Божественная истина.

– Божественная истина в том, что сейчас полдевятого, а уменя еще полно работы.

– Владимир Петрович, вы можете не верить ни в образ бога, нив сущность разрушения, ни… ни во что, – тут она внезапно горько всхлипнула, какбудто Архипов оскорбил ее, но постаралась держать себя в руках. – Я, например,нисколько не верю в ваши элементарные частицы, но я же не говорю вам, что ихнет!

Архипов тоже имел об элементарных частицах самое смутноепредставление, и ему стало стыдно. Он достал сигареты, но закуривать не стал.

– И все-таки, почему вы решили, что вас хотят убить?

– Я чувствую колебания материи, – всхлипывала Лизавета. – Впоследнее время они стали очень ощутимы. Особенно когда я выхожу из дома.

– И где колебания материи сильнее всего? Вы чувствуете?

Лизавета посмотрела на него. В глазах у нее стояли самыенастоящие, чистые и горькие слезы.

“Человек и впрямь может убедить себя в чем угодно”, –подумал Архипов.

– Возле Чистых прудов, – призналась Лизавета, – знаете, дажекогда я просто стою на балконе и смотрю в сторону Чистых прудов, я чувствую,как начинает вибрировать материя.

– Это потому, что под площадью работает отбойный молоток, –объяснил Архипов глубокомысленно, – там строят подземный гараж. Я вчера ехал сработы в двенадцатом часу и такие колебания материи чувствовал! Думал, выйду измашины, дам по морде этим… колебателям. И не вышел. Наверное, стоило, да?

– Вы все слишком упрощаете, Владимир Петрович. А это,по-вашему, что такое?

И она театральным жестом выхватила из складок своегонемыслимого одеяния нож. Нож выглядел внушительно, зловеще блестел и был оченьпохож на хлебный.

– Это? – переспросил Архипов. – Это нож, по-моему.

– Это не просто нож! – Лизавета повернула его лезвием ксебе. Лезвие было длинным. – Это сосредоточение сил зла, идеальное орудиеубийства! Посмотрите на эти каббалистические символы!

Действительно, на черной ручке были то ли вырезаны, то линамалеваны какие-то нелепые знаки.

– А… что это за символы? – От греха подальше он взял у неенож и стал рассматривать. Рукоятка была пластмассовой, лезвие широким, сталь неслишком тонкой. Архипов поискал надпись “Мейд ин Чина”, но с первого взгляда ненашел.

– Это символы смерти, крови и убийства, – отчеканилаЛизавета.

Архипов провел пальцем по лезвию: не так, чтобы оченьострое, – а потом по рукоятке. Символы оказались даже не нацарапаны, авырезаны.

– Это вы вырезали?

– Да что вы, Владимир Петрович! Что за кошмар вы говорите!Конечно, нет. Этот нож – предвестник убийства.

– Что значит – предвестник?

– Он предвещает смерть, – сказала Лизавета со сладкимужасом. – Он приходит, и следом приводит смерть.

– А как он к вам… пришел?

– Это тайна, не подвластная людям, – заявила Лизавета гордо.– Никто и никогда не видел, как он появляется. Никто и никогда не слышалзвуков, свидетельствующих о его появлении. Порой мистические знаки предшествуютему, как дождь кровавый или затмение небес.

– Он у вас давно?

– Два дня. Я проснулась утром и нашла его под своейкроватью. Я сразу поняла, что следом идет смерть.

– А мистических знаков что-то не было, – проговорил Архиповзадумчиво. – Ни дождя кровавого, ни затмения небес третьего дня не наблюдалось.А? Не наблюдалось, Лизавета Григорьевна?

– Знаки могли быть невидимы.

– Ну конечно! – спохватился Архипов. – Невидимы!

Он еще поизучал нож, а потом осторожно положил его на стол.Рукоятка звякнула, и нож закачался из стороны в сторону. В широкой полоскелезвия отражался свет.

– Меня пытались столкнуть с лестницы, – сообщила Лизавета,пристально следя за его лицом. – Вчера. Я возвращалась из магазина уже довольнопоздно, почти стемнело. Я поднялась на лифте, на нашем этаже свет почему-то негорел. – Теперь она говорила очень быстро. – Я спустилась до пятого этажа истала искать ключ, там было светло. Я долго не могла его найти и наклонилась,чтобы поставить сумку, и в этот миг!.. – Она закрыла глаза. Нож все качался изстороны в сторону. – В этот миг меня схватили за ноги и стали тащить к перилам.Вы знаете нашу лестницу, Владимир Петрович!

Владимир Петрович лестницу знал.

Если чего и боялся Архипов – до судорог в позвоночнике, дохолодного пота, до скрученного в спираль дыхания, – так это высоты.

Он не мог смотреть вниз со второго этажа. На третьем у негоначиналась тошнота, а с десятого он хотел немедленно броситься вниз, сознаваяодно – бездна ждет его.

Притягательная, холодная и волнующая. Предназначенная длянего.

Он схватился за пиво, но стакан был пуст. Тогда он быстрозакурил, забыв, что Лизавета “не выносит табачный дух”.

– И что произошло дальше?

– Дальше… – Она медленно опустила веки с нарисованнымисиними стрелами, как бы не в силах сопротивляться ужасающему видению,представшему перед ее мысленным взором. – Меня тащили, а я… боролась изо всехсил. Мне стало страшно, но я была уверена, что мой час еще не пробил. Не знаю,почему я была в этом уверена, но знала совершенно точно и…

– Что? – спросил Архипов.

– И мне удалось вырваться и дотянуться до звонка в соседнююквартиру! У них всегда кто-то есть…

– Знаю.

Эту коммуналку, последнюю в доме, Архипов ненавидел всейдушой и все про нее знал. Про нее все соседи все знали.

Трудно было не знать, когда периодически дядя Гриша,коммунальный слесарь, бывший метростроевец, и его жена Сергеевна, бывшаяударница пункта утильсырья, занимались воспитанием внуков Кольки и Лехи, вочередной раз водворенных в семью из детского приемника, а потом начиналипраздновать что-нибудь, забывая долупить Кольку с Лехой, и принимались петь.