Читать книгу "Песня учителя - Вигдис Йорт"

Грядущая война – не последняя.До нее были другие войны.Предыдущая закончиласьЧьей-то победой и чьим-то поражением.На стороне проигравшихБедняки страдали в нужде.На стороне победившихБедняки страдали в нужде.

Поэтому лучше бы вообще не начинать войны, – проговорила Лотта, глядя на мобильник Таге Баста и надеясь, что телефон еще не успел разрядиться.

– Это верно, – согласилась мать-одиночка, – но если война уже началась, как в нашем случае, то получается, что положение безвыходное?

Это был вопрос. И задали этот вопрос ей. Несколько человек задумчиво закивали, и в направленных на нее взглядах было намного больше внимания, чем прежде. Все они будто бы проснулись. Потому что положение действительно безвыходное?

Вопрос этот обрушился на нее знамением, и она, не удержавшись, повторила: «Безвыходное!» А повторив, закрыла лицо руками и выбежала из аудитории.

К своему дому на берегу реки Лотта подошла без сумки, без мобильника, без ключей и денег, поэтому ей оставалось лишь вернуться назад, как бы противно ей ни было. «Ничего, – успокаивала она себя, – лекция давно закончилась, студенты, скорее всего, разошлись, да наверняка».

Лотта старательно делала вид, будто ничего особенного не случилось, нет, пока она не окажется дома, в одиночестве, она не станет обдумывать случившееся, вот только чтобы войти в дом, ей нужны ключи, мобильник и бумажник – строго говоря, нужны ей только ключи, но психологически без мобильника и бумажника она ни шагу ступить не может. И все это ей нужно, чтобы дома, наедине с собой обдумать случившееся.

С деланым безразличием она вернулась в Академию искусств и вошла в аудиторию. Как Лотта и предполагала, студенты уже разошлись, не оставив ни пустой бутылки из-под колы-лайт, ни стаканчика из-под йогурта. Однако ее сумка с ключами, мобильником и бумажником тоже исчезла. Лотта направилась к себе в кабинет – нет, там тоже ничего не было, и в диспетчерской тоже, но зато там ей передали записку от Таге Баста – это он забрал ее вещи и обещал передать их ей.

Лотта тут же принялась вспоминать, что еще лежит у нее в сумке, но ничего компрометирующего не вспомнила – разве что мятные пастилки и косметичка. Лотта одолжила телефон и выяснила номер Таге Баста – наизусть она его не помнила. Он ответил сразу же и подтвердил, что сумка у него. Лотта зря боялась излишней серьезности с его стороны. Нет, Таге Баст едва ли поверил, что она и впрямь расстроилась. И это, наверное, хорошо. Таге Баст сказал, что уже дома, Лотта может заехать к нему или лучше ему принести сумку в Академию искусств? Домой к нему Лотта определенно не собиралась, но и просить его так далеко ехать ради нее – это не дело. Что, если им встретиться где-нибудь посредине? Он предложил паб «Тедди» в центре, и Лотта согласилась.

Таге Баст был единственным посетителем, сидевшим за одним из четырех маленьких столиков, теснившихся на узком тротуаре. Перед ним стояла кружка пива и лежала газета. На стуле рядом Лотта увидела свою сумку и камеру – правда, не включенную, да и с чего бы? Ее подмывало взять сумку и сразу же уйти, но Таге Баст махнул рукой, приглашая Лотту сесть, и отказать Лотте не хватило смелости. Он предложил ей пива, пива ей не хотелось, однако Лотта кивнула. Она совсем вымоталась.

Таге Баст встал и направился внутрь, к бару, а Лотта открыла сумку. Кажется, все на месте. Лотта представила, как он открывает сумку и высматривает там что-то, как наводит объектив камеры на совершенно невинное содержимое. Она снова открыла сумку и взглянула на вещи его глазами, но получилось глупо, да нет, вообще не получилось. На мобильнике не было ни пропущенных звонков, ни сообщений, да и неудивительно, прошло всего пару часов, хотя ей и казалось, что больше. Лотта взглянула на часы: половина четвертого, строго говоря, для пива рановато, но она, к собственному удивлению, ощущала потребность поговорить о случившемся, а Таге Баст присутствовал там и все видел и, возможно, он сам, намеренно или нет, приложил к этому руку? Вот только с чего она так решила?

Она чувствовала это. Очевидно, что его проект каким-то образом влияет на нее. Да, и она согласилась не мешать, если это приведет ее к чему-то. Проговаривая про себя каждое слово, она подумала: «Я не хочу врать самой себе!» И снова задалась вопросом: как выявить самообман, если тот укоренился на самой глубине? Никаких внешних параметров, помогающих определить самообман, не существует. Придется ей копаться в этом самостоятельно, а в одиночку такое непросто.

Она повернулась и заглянула внутрь. Фигуры в пабе выглядели совсем опустившимися. Там топтались в основном неухоженные пожилые люди, предпочитавшие полумрак паба яркому уличному свету. Таге Баст дождался, когда его обслужат, взял кружку с пивом, вышел на улицу и, поставив кружку перед Лоттой, прикоснулся своей полупустой кружкой к ее и отхлебнул пива. Когда же она в последний раз пила что-то алкогольное в четыре часа вечера, да еще и в обычный будний день? Лотта ждала, когда Таге Баст заговорит первым.

Пару минут помолчав, тот сказал, что после случившегося кружка пива ему просто необходима. Лотта и сама так считала, однако сейчас, не за закрытыми дверями Школы искусств, а на залитой апрельским светом улице, казалось, будто он преувеличивает. После случившегося? И что же такое случилось? В конце лекции, посвященной «Мамаше Кураж», преподавательница повторила «безвыходное» и выбежала из аудитории? Не сущий ли это пустяк? Да, она вполне может относиться к этому именно так, но какой тогда урок она извлечет? Все верно, но ей хотелось и слегка расслабиться. Да и кому не хотелось бы? Мирные жители в Сирии, лагеря беженцев в Ливии, румынские попрошайки на каждом углу, бомж на автобусной остановке. Вот черт!

Она вздохнула, отхлебнула пива и заметила, что Таге Баст задумчиво наблюдает за ней. Он спросил, можно ли ему поснимать. Вообще-то Лотта была против – ей же слегка расслабиться хотелось, но если она откажет, как это будет выглядеть? Он что, не понимает, как его камера влияет на ее речь? Или, наоборот, понимает и поэтому и хочет сейчас поснимать?

До Лотты дошло, что она стала его сенсацией, его гвоздем программы. Других преподавателей ему едва ли удалось вывести из равновесия, а вот ее – запросто, потому что она, Лотта, вообще с трудом умудрялась это равновесие сохранять. А сейчас ему выдалась возможность заснять ее унизительное падение. Лотта видела, что для него это огромное искушение, которое могло принести ему большую победу. Выходит, для нее это унижение означает, что она проиграла? Вовсе не обязательно. Для нее это никакое не откровение. И не настолько она и отличается от других людей, в том числе своих же коллег-преподавателей, чтобы событие, важное для нее, не представляло бы никакой ценности для них, окажись они на ее месте.

Лотта слабо кивнула – больше ей ничего не оставалось. Таге Баст поднял камеру, но медленно. Включив ее, он спросил, что произошло в этот день в конце лекции, посвященной «Мамаше Кураж».

Сперва Лотта покачала головой – у нее, как говорится, не находилось слов. Немного помолчав, она с искренним любопытством поинтересовалась: