Читать книгу "Они хотят быть как мы - Джессика Гудман"

– Ты в порядке? – Адам возвращается и кладет руку мне на плечо. Мне удается кивнуть. – Все образуется, Джил. Я обещаю.

Он ни разу меня не подводил. Наоборот, всегда спасал меня.

– Давай просто оставим это в прошлом, ладно? У тебя впереди лучший год твоей жизни.

– Ладно, – отвечаю я с легкой улыбкой.

Я не хочу, чтобы улыбка меркла, но Адам прав. Это действительно в прошлом. Шайлы больше нет. И куча безумных сообщений от сестры ее убийцы не вернет мне подругу.

В тот день, когда умерла Шайла, копы отвезли всех нас в участок. Они раздали нам засохшие крекеры и пластиковые стаканчики с приторным апельсиновым соком, прежде чем задать несколько безобидных вопросов. Потом они позвонили всем родителям, чтобы те приехали за нами. Сначала забрали Марлу, потом Генри и Квентина и, наконец, Роберта. Родители Никки уехали в Сингапур, поэтому моя мама разрешила ей остаться у нас. Она не кричала и не ругала нас за то, что мы солгали о том, куда ушли. Мы обещали, что заночуем у Никки. Вместо этого она молчала в машине.

Когда мы вернулись домой, мама приготовила сэндвичи с жареным сыром, потребовала, чтобы мы приняли душ, и, разломив таблетку ксанакса, положила по половинке каждой из нас на ладонь.

– Позвони своей маме, дорогая, – сказала она Никки.

– Они останутся там еще на неделю, – сообщила мне Никки, повесив трубку. – А до тех пор – пижамная вечеринка? – Она слабо улыбнулась. Мы сидели рядком на диване в моей гостиной, застывшие в нервном напряжении. Мы никогда не устраивали ночных девичников вдвоем. С нами всегда была Шайла. Я обхватила себя руками.

– Я еще не плакала, – сказала я и закрыла глаза. Тотчас нахлынули воспоминания. Запертая дверь. Ошеломляющая темнота. Момент осознания, что мы совершенно одни.

К горлу подкатил комок желчи, и, прежде чем я успела зажать рот рукой, мои ладони покрылись липкой зеленой слизью. Слезы наконец обожгли глаза, и я почувствовала исходящий от меня запах – как мне показалось, ядовитый.

– Черт, Джилл. – Никки сходила за рулоном бумажных полотенец, встала на колени и принялась вытирать пол.

– Извини, – хрипло отозвалась я.

Она посмотрела на меня снизу вверх. Ее глаза, уже не подведенные розовыми тенями, больше не блестели, как прошлой ночью.

– Тебе не за что извиняться.

Я отвернулась от нее, задаваясь вопросом, позволено ли нам горевать о том, что мы потеряли, или это право принадлежит только другим. Неужели нас тоже наказали за то, что мы совершили? Получается, мы были соучастниками, не так ли? Никки, должно быть, тоже подумала об этом, потому что задрожала и свернулась калачиком рядом со мной. Она уперлась босыми ступнями в мои ступни, и наши тела, соприкасаясь, образовали форму сердца. Так мы просидели весь день.

Никки была так не похожа на Шайлу – жесткая там, где Шай отличалась мягкостью, и я имею в виду не только ключицы и бедра. Она съеживалась от страха, когда Шай истерично хохотала во время просмотра ужастиков или под кайфом. Но их объединяли две схожие черты. Упрямство и щенячья преданность.

Рядом с Никки казалось, будто смотришься в кривое зеркало, где она представала то мною, то Шайлой, пока, наконец, не превращалась обратно в себя, совсем не похожую на ту Никки, которую я знала еще несколько месяцев назад. Зрелище неприятное, но трогательное, как собака с тремя лапами. Меня это завораживало, и потому еще сильнее хотелось ее присутствия.

Она постоянно торчала у меня дома, и у нас вошло в привычку спать в позе ложки, ежечасно, как по команде, переворачиваясь на другой бок. Я спала, прижимаясь к ней кулаками, и, когда мы меняли положение, ощущала ее маленькие ладошки на своей спине. Тот, кто просыпался первым, отодвигался на свою половину кровати, пока соседка не начинала шевелиться и не наступало время повернуться лицом друг к дружке.

В тот первый месяц без Шайлы мы шептались ранними утрами, пока летний туман, теплый и тяжелый, вползал в комнату. Мы говорили подолгу, до хрипоты, обсуждая все на свете – как Никки мечтает поступить в школу моды, кто из братьев Марлы самый сексапильный, как добиться лучшего загара к сентябрю. Я вычерчивала созвездия на своей коже, рисуя воображаемые линии от веснушки к веснушке, и Никки просила: «Сделай и мне так же. Сделай и мне».

Но мы были не до конца откровенны друг с другом. Я не рассказывала Никки о своих кошмарах, о том, как меня преследовали видения Шайлы, заставляя просыпаться среди ночи, в поту и задыхающейся, с застрявшим в горле криком. И Никки не знала, что я слышу, как она плачет в ванной, разговаривая по телефону с мамой, умоляя Дарлин вернуться домой, когда та находилась в очередной деловой поездке.

Ни одна из нас не смела признаться в том, что боится забыть Шайлу. Иногда мы начинали фразы словами «а помнишь, как…», просто чтобы проверить свою память.

– Помнишь, как она вышагивала, словно выполняла какую-то миссию? А как она пукала, когда чихала? Помнишь, как она ела пиццу задом наперед, начиная с корочки?

Мы отчаянно вспоминали подробности ее жизни, но так же отчаянно нам хотелось двигаться дальше. Иногда забвение оказывалось весьма кстати, потому что мы снова начинали смеяться – нечаянно, над глупостями реалити-шоу, а потом нарочно, до колик.

Это было странное лето, черная метка на наших идеальных биографиях, трехмесячный промежуток, который мы должны были пережить, чтобы прийти в себя к тому времени, когда придет пора подавать заявления в колледжи. Просто выдержите это испытание, говорили нам, и все образуется.

Впервые я получила своеобразный отпуск на лето. Ни научного лагеря, ни работы репетитором в средних классах, ни программы STEM в местном колледже. По совету директора Вайнгартена мама и папа просто оставили меня в покое, и так я узнала, что такое скука и как она дьявольски смешивается с горем. Вместе они обволакивали меня густой липкой слизью, и, казалось, вылечиться можно только водкой, разбавленной сладкой газировкой, и косячками толщиной с мой мизинец, которыми нас снабжали какие-то ребята из Картрайтской школы, утверждая, что у них самое вонючее дерьмо в ближайших трех штатах. Какое огромное облегчение – сознавать, что все родители единодушно согласились не вмешиваться, позволяя нам самостоятельно справляться с травмой.

Мы вшестером были помещены на карантин, прикованные к Золотому берегу. Только у Генри была работа – он устроился внештатным корреспондентом в «Голд Кост газетт». Мы чувствовали себя обычными детьми, рассекали на великах по каменистому гравию, выискивали подковообразных крабов, застрявших в песке. Мы единогласно решили, что победим эту напасть и к сентябрю вернемся в школу «Голд Кост» с блеском в глазах, готовые сдать на отлично выпускные экзамены. И даже несмотря на тяжелую утрату – Какая трагедия! Какой ужас, какой кошмар! – нам больше ничего и не требовалось. Достаточно одного лета безделья без последствий и стресса.

«Просто выбрось это из головы», – сказала Никки ее мама, когда наконец вернулась из Сингапура. Тогда, если верить ей, мы могли бы вернуться в привычную колею и ухватиться за будущее, открывающееся перед нами. Все мы, кроме Шайлы.