Читать книгу "Руки Орлака - Морис Ренар"

присущим ему шармом вел со мной наилюбезнейшую беседу, а я мысленно восторгался глубоким счастьем этой образцовой семьи, понимая, на чем оно основано.

Вечером, сразу же после обеда, бросив взгляд на настенные часы, я с сожалением увидел, что мне пора уезжать. Мадам и мадемуазель Эланкур решили съездить в Суассон вместе с нами. Я не думаю, что мадам Эланкур подвигли на это опасения из-за того, что ее мужу придется возвращаться одному из города в замок: все-таки было еще светло, да и потом, сложилось впечатление, что ощущение, так сказать, профессиональной защиты с моей стороны явно ее успокоило (мсье Эланкур, отведя меня в сторону, даже выразил мне свою за это признательность).

В общем, мы выехали вчетвером. Я снова занял то же место рядом с водителем, на котором сидел утром. Мадам и мадемуазель Эланкур расположились сзади. И снова холмы, преодолеваемые на полной скорости, напомнили мне ярмарочные «русские горки»[139].

На вершине одной из таких «горок» случилось нечто невообразимое.

В этой верхней точке дорога, которую тут опять начинали окаймлять платаны, выходила из довольно большой рощи – справа от нас, в лощине, зеленели и другие перелески. Позади нас раздался хлопок. Я решил, что это был один из тех хлопков, которые возникают вследствие перебоев работы мотора, и обе женщины, судя по всему, подумали так же, ибо я услышал, как мадам Эланкур пробормотала: «Ну вот! Неужели что-то с карбюратором?» – а ее дочь ответила: «Наверно…» Сам я почти не обратил на этот хлопок внимания, так что можете себе представить, как я удивился, когда мой сосед вдруг ударил по тормозам и остановил машину метров этак через шестьдесят.

Склон там был крутой. В тот самый момент, когда мсье Эланкур, воспользовавшись ручным тормозом, заблокировал колеса и автомобиль остановился у правой обочины, жуткий крик вынудил меня обернуться. Я увидел, что мадам Эланкур – мертвенно-бледная, с выпученными глазами – пристально смотрит на спину своего мужа.

Тот только что повалился на руль, и прямо между его плечами, прекрасно заметное на светлой ткани плаща, растекалось красное пятно.

Мадемуазель Эланкур тоже сделалась белой как полотно. Не теряя ни секунды, я подхватил безжизненное тело, вытащил из ковшеобразного сиденья и уложил на придорожную траву. Но, привычный к драмам и выражениям лиц в столь трагические мгновения, я уже не сомневался, что мсье Эланкур мертв, и представлял, что именно могло случиться: в него стреляли из рощи, откуда мы только что выехали. Хлопок, который мы слышали, был выстрелом из какого-то огнестрельного оружия. Я был ошеломлен, но мысленно поблагодарил Небеса, продлившие жизнь бедного мсье Эланкура и тем самым позволившие ему остановить автомобиль и спасти нас, его пассажиров, от верной смерти. Ибо в момент убийства мы ехали на такой скорости, что, не случись этого, машина, предоставленная самой себе, непременно бы врезалась в один из росших вдоль дороги платанов.

Я не стану описывать вам отчаяние двух созданий, обожавших этого человека и живших исключительно ради него. Дальше было расследование, о котором я скажу лишь то, что судмедэксперт, производивший вскрытие, обнаружил, что пуля угодила прямо в сердце.

Вот так-то, дружище. И как вы уже догадались, этот судмедэксперт категорично заключил, что мсье Эланкур умер мгновенно, на вершине косогора.

– Да ну!.. Умер прежде, чем успел затормозить, остановить машину, спасти вас? Быть такого не может!

– И однако же, все произошло именно так. Мы все трое это подтвердили. На слушаниях, когда судили человека, который все отрицал и был оправдан, ни мадам Эланкур, ни ее дочь, ни я сам не изменили наших прежних показаний. Это вызвало лишь улыбки. Врачи пожимали плечами. Естественно, поговаривали о некой галлюцинации, иллюзии, испуге, искаженных воспоминаниях и тому подобном. Что можно возразить науке и здравому смыслу, если они всегда ведут себя так с тех пор, как человек научился наблюдать и рассуждать? Ничего! Лишь из уважения к глубочайшему горю этих двух женщин, потерявших отца и мужа, никто не стал насмехаться над их воображением, когда они утверждали у барьера, что некое чудо любви, человеческая воля, на миг оказавшаяся сильнее смерти, позволила мсье Эланкуру прожить еще секунду-другую.

С тех пор я много размышлял об этом. В конечном счете решил, что, видно, ошибся я сам. Даже уже и не знаю. И сожалею об этом, потому что, скажу откровенно, верить в такое было прекрасно.

1937

Призрак «Баклана»

– Сколько-то лет тому назад, – сказал мне Жером, – когда я был еще комиссаром, я нашел для семейного отдыха идеальную виллу. О! Это был отнюдь не королевский дворец: небольшой домик, самый обыкновенный, расположенный в сосновом бору у берега моря, в коммуне Ла-Трамблад[140]. Теперь в тех местах многолюдно, даже слишком, но тогда там было всего три строения, а до ближайшей деревни – более километра.

Эти три жилища, затерянные среди вечнозеленых сосен, стояли в линию у кромки леса, которая и сама тянулась вдоль берега, будучи отделенной от него обширной дюной. Идущему с востока встречался сначала мой домишко, затем, метров через сто, другой, такой же, принадлежавший тому же владельцу, и еще чуть дальше – третья вилла. Эта, построенная очень давно, выглядела более основательной, более богатой, чем соседние. Разумеется, у нее было название: «Баклан». Моя называлась «Кулик». А средняя – «Чайка». То был целый «вольер», как видите!

Тишина, покой! Это было восхитительно. Там был счастлив не только я, но и мои дети, весь день игравшие на пляже с детишками – этих была целая ватага – Фальсбуров, проживавших в «Чайке». Это место разве что вечерами казалось моей жене слишком уединенным; ей не нравилось слушать в сумерках крики морских чаек, которые пролетали над соснами, загребая, словно веслами, своими большими крыльями. И потом, жители деревни сказали ей, что в «Баклане» обитают – точнее, некогда обитали – привидения, что, естественно, ее отнюдь не ободрило.

В этом «Баклане», однако же, не было ничего зловещего, хотя, честно говоря, внешний вид его меньше радовал взор, чем «Кулик» или «Чайка». И нельзя было представить людей более приятных, более жизнерадостных, чем мсье и мадам Петипиньон, рантье, которые жили там круглый год и владели «Куликом» и «Чайкой».

Мы познакомились с ними, когда только устраивались в доме, и сразу же прониклись к ним, как и к чете Фальсбур, глубокой симпатией. То были славные супруги, очень веселые, эти мсье и мадам Петипиньон, и всем нам доставляло удовольствие случайно встречать их, тем более что они