Читать книгу "Руки Орлака - Морис Ренар"

дела были сделаны, Траммел отпускал его домой – исключение составляли лишь дни поставки товаров.

Но Хейру стало известно, что после ухода Мод деловая активность Джона Траммела сильно снизилась. Печальный и удрученный, тот вел унылое существование, выглядел упавшим духом и всем пресыщенным, находя силы лишь на то, чтобы вставлять палки в колеса своему более удачливому сопернику. Хейр выяснил, что Траммел почти каждый вечер возвращается домой, весьма скромно ужинает и до утра следующего дня никуда уже не выходит.

Мод поведала ему, что Траммел никогда не ложится раньше часу или двух ночи. До этого времени он работает в кабинете – как правило, сидя за столом и просматривая счета и накладные.

Хейр попросил девушку подробно описать ему кабинет Джона Траммела. И он узнал, что позади кресла, в которое Траммел садился, работая за столом, находится узкая дверь, ведущая в небольшой чулан, куда редко кто-либо заходит. Эта дверь была скрыта кретоновой портьерой, похожей на оконные занавески кабинета, а между дверью и портьерой оставалось свободное пространство шириной примерно в толщину стены. Забравшись в чулан через окно, можно было бы без труда встать «на посту» между дверью и портьерой и уже оттуда, несмотря на тесноту закутка, отправить Джона Траммела, как и планировалось, в мир иной.

Получив всю необходимую информацию, Хейр сунул в карман два револьвера и, удостоверившись, что Джона Траммела нет дома, проник туда с наступлением темноты. Проникнуть через окно, которое весьма безрассудно не позаботились прикрыть ставнями, оказалось для такого опытного бандита делом пустячным. По правде сказать, было видно, что Джон Траммел стал совершенно безразличным ко всякого рода опасностям и угрозам.

Хейр, уже вставивший на место стекло, которое он вынул, чтобы залезть внутрь, отчетливо различал шумы, производимые в кухне Питтертоном. В остальном доме царила глубокая тишина.

В полутьме было видно достаточно хорошо для того, чтобы продвигаться в нужном направлении. Хейр быстро достиг двери, открыл ее и, закрыв за собой, нащупал кретоновую портьеру. Все шло как по маслу. На миг отодвинув портьеру в сторону, он смутно различил погруженный в полумрак рабочий кабинет.

Оставалось лишь подождать. Давно уже привыкший терпеливо затаиваться в полной неподвижности, Хейр был к этому готов. Он прождал два часа, по прошествии которых Джон Траммел наконец вернулся домой. Хейр услышал, как тот вошел и, обратившись к Питтертону, сказал:

– Вы можете идти, Уильям. Ужинать я не буду.

На эти слова, произнесенные слабым голосом, Уильям Питтертон почтительно возразил, что это неблагоразумно, что с тоской нужно бороться более решительно, что не стоит так кручиниться из-за ухода женщины…

– Вы можете идти, старина, – повторил Джон Траммел.

В следующую секунду Хейр услышал, как открылась входная дверь кабинета, и в ярком свете, через просвечивающий цветочный узор портьеры и даже через саму ткань, которая не была двойной, взору его предстал весь кабинет. Пока все складывалось удачно.

Джон Траммел усталым жестом бросил на канапе шляпу и плащ, после чего подошел к столу и взял с него большую фотографию Мод. Он долго рассматривал снимок, затем, тяжело вздохнув, поставил рамку на прежнее место. Наконец он сел в кресло, спиной к портьере, за которой скрывался его убийца. Хейр мог бы легко застрелить его прямо в эту секунду, но он, естественно, хотел дождаться, когда уйдет Питтертон.

Вскоре Питтертон удовлетворил это его желание: негромко, но отчетливо стукнула парадная дверь. Но Хейр, уже сжавший рукоятку одного из револьверов, остановился в своем бесшумном движении, ибо Джон Траммел зарыдал, словно ребенок. Хейр увидел, как затряслась его сгорбленная спина. Наконец Джон Траммел снова взял со стола фотографию Мод.

«Прощай! Прощай, моя милая! Я больше так не могу!» – тихо простонал он.

Он вытащил из ящика револьвер и, все так же держа перед глазами фотографию любимой, приставил дуло к голове.

«Отличный расклад! – холодно подумал мистер Хейр. – Это все упрощает. Не придется оправдываться и…»

На этом его размышления оборвались: Джон Траммел выстрелил, и пуля, прошив портьеру, наповал убила того, кто явился по его душу. Стекло фоторамки, сыграв роль зеркала, позволило Траммелу хорошенько прицелиться – прицелиться в определенный цветок, заранее им намеченный на уровне сердца.

Вот так и покинул наш мир мистер Хейр, милейший!

– Но, дорогой мистер Льюис, – заметил я с удивлением, – вы говорили, имя убитого было «Джон».

– Хейра тоже звали Джоном, – ответил мистер Льюис с комичной и весьма насмешливой гримасой. – Вы же – писатель; полагаю, сумеете избежать этой путаницы. Рассказы – это ведь не дело детектива, не так ли?

1936

Происшествие на бульваре Мальзерб

Когда в кабинет вошел новый посетитель, окружной комиссар Жером встал и жестом указал ему на одно из стоявших по ту сторону письменного стола кожаных кресел, предназначенных для являвшихся сюда с обеспокоенным видом пострадавших или подозреваемых.

Жером только что снова перечитал значившееся на визитной карточке имя: «Граф Жорж де ля Омри».

То был элегантный мужчина с проседью в волосах и бледным лицом. Сев прямо напротив Жерома, он едва заметно улыбнулся в знак вежливого приветствия и преисполненными изящества жестами снял перчатки.

– Мсье, – непринужденно начал он, – дело, приведшее меня к вам, – спешу заметить, что оно представляет важность исключительно для меня одного, – такого рода, что, зная о вашей репутации, я предпочел обратиться не к комиссару моего округа, а именно к вам… Вот факты. У меня украли картину, портрет, которым я дорожил больше всего на свете, – на всякий случай я принес вам его фоторепродукцию…

Сказав это, граф де ля Омри протянул Жерому альбомного формата фотографию, на которой была запечатлена очень красивая и очаровательная молодая женщина.

– Заметьте, – продолжал мсье де ля Омри, – что это отнюдь не полотно какого-то великого художника; я хочу сказать, отнюдь не работа широко известного мастера, стоящая больших денег. Следовательно, похитителя привлекла вовсе не рыночная стоимость этого портрета. Да и вряд ли сегодня можно выгодно сбыть картину столь узнаваемую, как портрет моей жены… Ибо на этом портрете, мсье, изображена моя жена, моя горячо любимая жена, умершая почти четыре года тому назад. С тех пор я безутешен. И вот у меня украли этот поразительной схожести образ, в котором она представала передо мной как живая…

Жером, с уважением отнесшийся к захлестнувшим графа де ля Омри эмоциям, дождался, пока тот придет в себя, а затем мягко попросил:

– Вы не изложите мне в точности обстоятельства…

– Я уже подхожу к этому, мсье. Простите. Я буду краток. В тысяча девятьсот двадцать втором году я