Читать книгу "Эффект искажения - Диана Удовиченко"

Так вот что его гнетет… Стриксы-мужчины действительно не были способны к половому акту из-за недостаточно сильного кровообращения. Женщины могли заниматься сексом только механически, ничего при этом не ощущая. Но все, кого знал Паоло, относились к этому философски. Приобретая бессмертие и теряя человеческие чувства, стриксы теряли и духовную потребность в близости, что позволяло им не переживать об утрате физической возможности.

Но Диониссио, в бытность человеком безумно любивший женщин, страдал из-за своей, как ему казалось, ущербности. «Он мстит женщинам, – понял Паоло. – Мстит за то, что они недоступны. Это его зацепка, его способ почувствовать себя живым. Имитация любви…»

Только вот такой путь обретения смысла жизни был опасен для остальных членов клана. Диониссио, со своей неконтролируемой жаждой убийства, ставил под угрозу всех стриксов. Убийств уже стало слишком много, к тому же мальчишка совершал их, абсолютно не заботясь о сокрытии улик. У Паоло, как и у всякого главы преступной группировки, была договоренность с милицейскими чинами о допустимом пределе тяжких преступлений. Свои люди и нелюди в органах могли прикрыть, не вызывая подозрений, определенное количество дел. Этого хватало, чтобы раз в месяц безнаказанно охотиться. О трупах, появившихся, так сказать, в процессе работы клана, заботился Луиджи. Как говорила любимая ученица Паоло: «Нет тела – нет дела».

Поведение Диониссио не вписывалось в эту стройную, отработанную годами схему. Последний случай был вопиющим. Одно дело – убийство бродяжки или дочери простого обывателя, совсем другое – гибель девушки, отец которой – глава одной из крупнейших группировок города.

Впервые за долгую жизнь Паоло усомнился в правильности своего поведения. «Вот что происходит, когда в поступках руководствуешься не жесткой логикой, а даешь волю эмоциям», – думал он, имея в виду злобу – единственное чувство, доступное ему во всей силе и многогранности. Граф обратил Диониссио не потому, что этот юноша был нужен клану, а из желания отомстить. Слишком задел графа отказ Леонардо от обращения. Убить мастера Паоло не мог. Он предвидел, что да Винчи станет великим художником, и не желал лишать себя удовольствия от лицезрения картин, которые тот напишет в будущем. Поэтому граф решил причинить художнику душевную боль, здраво рассудив: «Страдания лишь подхлестнут вдохновение». А что может быть страшнее, чем потеря ребенка? Родных детей у Леонардо не было, зато был любимый ученик…

Стоило более тщательно изучить мальчишку перед обращением, присмотреться к его порокам и слабостям. Из слабохарактерных людей выходят самые жестокие стриксы. А жестокость юноши вошла у клана в поговорку, за неуемную тягу к наслаждениям его даже прозвали «наш маленький Дионис». В который раз Паоло поразился прозорливости мастера, написавшего Вакха именно с этого ученика[16].

– Что ж, я понял тебя, – кивнул граф. – А ты понимаешь, что нарушил законы клана и должен быть наказан?

Юноша гордо вскинул голову:

– Я готов принять смерть.

Паоло показалось, что во взгляде Диониссио промелькнуло выражение облегчения.

– Позволь, я отрублю ему голову? – с робкой надеждой вмешался Луиджи.

– Что толку рубить голову стрикса обычным мечом? – улыбнулся Руджеро.

– Это посеребренный клинок, ритуальный! – возразил охранник.

Паоло уже собирался было отдать приказ о казни, как вмешался Джьякопо:

– У меня есть идея лучше. Отдайте его мне.

– Зачем? – удивился граф.

– На эксперименты, – просто ответил колдун. – Хочу изучить влияние некоторых факторов на бессмертный организм.

– В чем тогда наказание? – запротестовал Луиджи.

– Обещаю: он будет мучиться и жалеть, что не умер, – оскалился Джьякопо.

Паоло кивнул:

– Уведите.

Пусть ставит свои опыты. Теперь, после открытия Джьякопо, граф наконец убедился, что не ошибся в алхимике. А мании стриксов надо изучать.

Диониссио, уходя, не проронил ни слова. Он хотел перед смертью высказать то, что камнем лежало на искаженной душе, и даже ощутил некоторое облегчение, решив, что скоро его казнят. Но ему оставили жизнь – значит, лучше промолчать.

В той, прошлой человеческой жизни у него было две страсти: живопись и женщины. Он отдавался им полностью. Днем работал в мастерской, учился у Леонардо, грунтовал холсты, смешивал краски, с фанатичным упорством постигал искусство рисунка. Мастер говорил, что у него есть талант. Обещал, что когда-нибудь Диониссио станет настоящим художником. Ночами юноша покупал блудниц в кабаках, когда были деньги, и простаивал под окнами порядочных девиц, когда денег не было. Спал урывками, даже не всегда успевал поесть, но чувствовал себя по-настоящему счастливым. Другие ученики не любили его за талант и красоту, за дерзость, граничившую с наглостью, за успех у женщин, а главное, за искреннюю отеческую любовь мастера, который собирался усыновить Диониссио. Прочили скорую гибель от пьянства или клинка какого-нибудь ревнивца. Он не слушал: зачем обращать внимание на завистников? Он был грешен и наслаждался своими грехами, нес их, словно знамя.

А потом появилась она. Лукреция. Невыносимо прекрасная и пугающе жестокая. Соблазнительная и неприступная. Сначала он боялся даже приблизиться – так роскошны были ее одежды, так царственна осанка. Но она подошла сама. Заговорила. Опутала сетями ласковых речей, соблазнила прохладным шелком прикосновений. Одним лишь взглядом вызвала обжигающую страсть. Искусительница, сирена, богиня… Сулила вечную жизнь в блаженстве, обещала, что всякая женщина, которую он пожелает, будет счастлива упасть к его ногам, что в его распоряжении будет вечность, чтобы постигать науку живописи.

Он согласился. Пожелал всей душою и принял обращение. Впереди было бессмертие, наполненное любовью и искусством.

Но все оказалось не таким, каким виделось в мечтах. Да, он приобрел способность наводить морок на людей и мог влюбить в себя почти каждую женщину. Но в теле не было мужской силы, чтобы доставить ей и себе наслаждение. Да, он стал бессмертным и мог сколько угодно оттачивать мастерство художника. Но душа утратила способность к вдохновению, а на глазах как будто появилась серая пелена, скрывавшая красоту мира. Он приобрел вечность и потерял то, что могло бы ее наполнить.

Ненависть – вот все, что он мог теперь испытывать. Ненависть к женщинам, которые теперь принадлежали не ему. Убийство стало единственным доступным ему искусством, в котором он мог совершенствоваться.

«Я выживу и обязательно отомщу», – думал Диониссио, уходя из дома делла Торре…

Большая графская охота… теперь она стала не та, что прежде. Ничего общего с кровавыми вакханалиями, во время которых опустошались целые деревни. Не было долгого ночного бега во главе возбужденной, скулящей от нетерпения стаи, чувство пресыщенности убийствами после охоты тоже кануло в Лету. Но азарт остался. Пожалуй, сделался даже острее благодаря осознанию того, что жертва будет всего одна. А возможно, не будет и вовсе – все зависит от того, появится ли этой ночью в парке или сквере, где проходит охота, случайный прохожий.