Читать книгу "Северянин - Игорь Ковальчук"

На наковальню легла черная от копоти полоса металла с алеющим концом. Кузнец несколько раз прошелся молотком по нагретому пламенем краю, бросил инструмент на теплый земляной пол и взялся за другой молот, потяжелее. Этим, широким, на длинной и очень удобной рукояти, он бил уже с размаху, от плеча, со всей своей немалой силой, выглаживая заготовку там, где отметил предыдущим инструментом. Закончив, вернул полосу в горн.

– Эй! – окликнул он. – Качай!

Заработали меха. Кузница была маленькая, и воздуходувное приспособление для удобства расположили за тонкими плетеными стенами строения, направив длинное глиняное сопло прямо в сердце горна. Теперь помощнику, гнавшему воздух в огонь, не было нужды излишне потеть – он работал на ветерке, в стороне от печного зева, заодно оставляя простор кузнецу. Пламя, питаемое прохладным ароматным потоком, взревело, вцепилось и в дерево, и в почерневший от копоти будущий клинок.

Кузнец выглядел очень молодо, даже несмотря на короткие, недавно начавшие свою жизнь бородку и усы. Местные жители, обитатели предместий Руана, сказали бы, что ему не меньше двадцати, и он уже зрелый мужчина. А соотечественники умельца, которые хотя еще и считались здесь чужаками, однако уже сделали Руан и множество других городов в окрестностях своей вотчиной, предположили бы, что ему не больше двадцати пяти, и у него еще все впереди.

На самом деле молодому скандинаву, уроженцу Согнефьорда, недавно исполнилось девятнадцать. У него были широкие плечи и ярко-синие глаза, похожие на два осколка южного неба. Не слишком высокий по меркам соотечественников, он, однако, без труда мог коснуться рукой потолка жилого дома, и среди руанских крестьян казался рослым. Но возможно, так было еще и потому, что руанцы при виде северянина сразу горбились и прятали глаза, в глубине которых жила выработанная за много лет ненависть. Они еще не привыкли к новой власти, а также к тому, что, обосновавшись на землях Нейстрии, норманны начали вести себя как рачительные хозяева, а не как бандиты с большой дороги.

Кузнец закончил работу, осмотрел заготовку и сунул ее обратно в горн, в самую середину, – туда, где, глухо гудя и ворча, ерзал самый сильный, самый густой огонь, щедро накормленный сосновыми полешками.

– Эй, качай сильнее! – крикнул он.

Пламя загудело зло и радостно, и вскоре вся заготовка целиком приобрела странный, черно-багряный оттенок, едва заметный под окалиной. Прихватив ее клещами, северянин швырнул будущий меч на наковальню, вместо молота взял гладилку с отлично отшлифованной нижней частью и за полчаса довел заготовку до нужного состояния, в котором ее уже можно было закаливать.

– Эй! – прекратив качать мех, крикнул парнишка, помогавший кузнецу в работе. – Здесь конунг!

– Ну, что ж делать, – пробормотал парень, вынося заготовку из кузницы под навес, к большой лохани, где на поверхности воды плавал густой слой топленого масла. – Подождет.

Кузница располагалась поодаль от селения, на берегу реки, там, где ветер был особенно силен и пронзителен. Одна и та же наклонная широкая крыша прикрывала и легкую постройку из плетеных лозовых щитов с дверными проемами без дверей, где кузнец скрывался от слишком сильного ветра, дождя или снега, а также хранил те инструменты, которые нелегко было всякий раз носить с собой в дом, а также большой участок двора. Именно здесь располагались большие меха, сделанные из снятой «чулком» шкуры молодого бычка, лохань, в которой остужали заготовки, большой плоский валун, на котором мастер выполнял часть работ, требующих простора для размаха, и многое другое. Валландские кузницы нередко вообще были лишены стен, для защиты от дождя и снега ставили навес, этим и ограничивались. Но северянин любил комфорт.

От кузницы в селение, к большому господскому дому вела тропинка, широкая, будто дорога, выглаженная множеством ног. По ней, задумчиво разглядывая камушки и кочки, спускался крупный серый жеребец с длинной роскошной гривой. Остановился у навеса, и с седла спрыгнул очень высокий, широкоплечий мужчина в хорошей крашеной одежде и удобных сапогах. Подросток-подмастерье перехватил красивый шитый повод и, глядя на коня с восхищением. – великолепное, сильное и молодое животное действительно заслуживало внимания и восторгов, – потянул его за собой, туда, где под навесом лежала охапка свежего сена, приготовленная вообще-то для постели, но пока еще годная и в пищу коню.

Гость внимательно посмотрел на кузнеца, медленно опускавшего заготовку в лохань, потом подошел поближе. Тот не спешил поворачиваться к прибывшему лицом.

– Приветствую, Агнар, – сказал посетитель спине, обтянутой грязной влажной рубахой. – Вижу, ты занят.

– Я ждал тебя позже, конунг, – медленно проговорил кузнец, после чего вынул изделие из лохани и внимательно осмотрел. Было заметно, что темный от копоти металл отливает синевой.

Правитель слегка ухмыльнулся.

– Да я не тороплю. Я и сам, пожалуй, не прочь помахать ручником.

– Тогда ты приехал поздно, – Агнар повернулся к плоскому валуну и положил на него будущий клинок. – Я уже закончил.

Конунг осмотрел изделие, поднял его, еще горячее и влажное, скользкое от масла, пощелкал пальцем. В густой русой бороде, под пышными усами зазмеилась довольная улыбка, заскорузлая темная ладонь ласково поладила металл. Он знал толк в оружии, ценил и любил его, и даже в заготовке, еще пока не отшлифованной, не отглаженной, лишенной обмотки на рукояти, видел красоту нового клинка.

– Хорош, – проговорил он, возвращая будущий меч мастеру. – Для кого делаешь?

– Для Орма, сына Оспака.

– Ага…

– Твой меч ждет тебя в моем доме, конунг. Я его здесь не держу, слишком он дорогой.

– Еще бы. Но я искал не только меч, но и тебя.

– Я уже освободился, – Агнар тщательно вытер руки полосой старой мягкой холстины, а потом протянул ее гостю. – Идем, конунг. Думаю, о том, что ты здесь, уже известно, и моя рабыня готова подать нам на стол охлажденный эль и свежий хлеб. Они сегодня пекли, я знаю.

– С удовольствием.

Не сказать, чтоб Хрольва по прозвищу Пешеход, сына Рёгнвальда, и Агнара, сына Бьёрна, связывали настоящие и крепкие дружеские отношения. Хрольв, разумеется, хорошо знал того, кто теперь ковал ему оружие… А как он мог не знать одного из своих людей? Не так уж велика у него была дружина.

Так уж случилось, что конунг Харальд Прекрасноволосый изгнал Хрольва и его дружину из Норвегии – не помогло ни то, что отец Пешехода был одним из ближайших друзей Харальда, ни вмешательство достопочтенной Рагнхильд, его матери. Конунг Норвегии был человеком суровым, и больше всего на свете он не любил, когда нарушали установленный им закон.

Впрочем, Хрольв не собирался падать духом. Он всегда видел в неудаче лишь повод найти замену утраченному. И если осуществленное древнее право взять у слабого все, что понравится, лишило его родины, значит, родину надо отыскать где-нибудь еще. После недолгого колебания он выбрал Валланд, вотчину Каролингов, потомков Карла Великого. О Магнусе, как его звали викинги, в Норвегии, как и всюду, ходили легенды, но, как и всюду, северяне знали, что потомки Великого – это не он сам. В годы правления Карла мало какой викингский корабль решался сунуться в Валланд. Но не стало Магнуса – и все изменилось.