Читать книгу "Марсиане - Ким Стэнли Робинсон"

– Красиво, не правда ли? – говорит Роджер.

Айлин качает головой, опускает взгляд. Она вся продрогла, а ветер просвистывает между сломанными ветвями.

– Оно мертвое, Роджер.

– Что?

– «Темнота быстро надвигалась, – проговаривает она, не смотря на него. – Холодными порывами задул восточный ветер…» [84]

– Что ты сказала?

– «Машина времени», – объясняет она. – Конец света. «Нет, невозможно описать это жуткое безмолвие».

– А-а, – говорит Роджер и обнимает ее за плечи. – Английский факультет. – Он улыбается. – Столько лет прошло, а ничего не изменилось. Все такая же студентка с английского факультета в Марсианском.

– Да. – Порыв ветра будто пронизывает ее грудь, словно бы подув с какой-то неожиданной стороны. – Но теперь все кончено, разве ты сам не видишь? Все мертво. – Она обводит деревья рукой. – Все, что мы пытались здесь создать!

Изолированное плато над ледяным морем, лес погибших деревьев – все их старания пошли насмарку.

– Вовсе нет, – возражает Роджер и указывает на вершину холма. Фрея и Жан-Клод бредут по мертвому лесу, останавливаясь, чтобы изучить отдельные деревья, проводя руками по их спиральным волокнам и затем переходя к следующим прекрасным трупам.

Роджер подзывает их, и они поворачивают к ним.

– А сейчас послушай, Айлин, что они скажут, – шепчет он ей. – Просто посмотри на них и послушай.

Молодые, подходя, покачивают головами и лепечут что-то при виде сломанных деревьев.

– Какие они все красивые! – восклицает Фрея. – Такие чистые!

– Слушайте, – перебивает Роджер, – а вас не волнует, что все вокруг исчезнет, как этот лес? Что Марс станет непригодным для жизни? Вы не верите в кризис?

Они удивленно смотрят на него. Фрея качает головой, будто собака, стряхивающая воду. Жан-Клод показывает на запад, где под ними простирается огромное ледяное море.

– Того, что раньше, не будет никогда, – говорит он. – Вы же видите всю эту воду, видите солнце в небе. Видите Марс – самую красивую планету в мире.

– А как же кризис, Жан-Клод? Кризис.

– Мы его так не называем. Просто долгая зима. Все живое остается под снегом, ждет следующей весны.

– Но весны не было уже тридцать лет! Ты не видел ни одной весны за всю свою жизнь!

– Весна это Ls=0°, да? Она бывает каждый год.

– И с каждым годом все холоднее.

– Мы еще отогреемся.

– Но это может занять тысячи лет! – восклицает Роджер, довольный своей провокацией. Он говорит, как все те люди в Берроузе, думает Айлин, – как и сама Айлин, когда впадает в отчаяние из-за кризиса.

– Мне все равно, – заявляет Фрея.

– Но это означает, что вы никогда не увидите изменений. Даже если проживете очень-очень долгие жизни.

Жан-Клод пожимает плечами.

– Главное – сама работа, а не ее результат. Зачем нам так на этом сосредотачиваться? Ведь результат означает только то, что ты уже все сделал. Лучше быть в середине или в начале, когда еще многое предстоит сделать и когда все может повернуться куда угодно.

– В том числе провалиться, – не унимается Роджер. – Может стать еще холоднее, атмосфера может замерзнуть, все живое на планете может погибнуть, как эти деревья. И вообще ничего не останется.

Фрея недовольно отворачивается. Жан-Клод замечает это и, кажется, впервые приходит в раздражение. Они не понимают, о чем говорит Роджер, и это их просто утомляет. Жан-Клод кивает, указывая на безжизненный пейзаж.

– Говори что хочешь, – произносит он. – Говори про свой кризис, что все погибнет, что планета замерзнет на тысячу лет… говори хоть, что звезды упадут с неба! Но жизнь на Марсе будет все равно.

XXVII. «Если бы Ван Вэй жил на Марсе» и другие стихи

ПроездомКаждый на Марсе лишь гость:Ночи в мотелях, а дни – на дорогах.Друзья вдали, с большинствомНе увидимся – помним,У жизни краткие сроки.Если, за годом год,Сеть привычек плести,Делая то же впредь:В номер – обед, друзья, пути, —Можно решить, нас не ждетСмерть.

Чуть тронувшисьОднажды, как сомнамбула в ночи,Брел к ванной: шкаф, изножие кроватиОставил за спиной, и за порогомХотел стены коснуться – ее нет.

Вневременная жуть. В дыре я, в черной.Меж звездами зияет пустота.Ах, в спальню я попал чудную вдруг:Стены там нет и без шкафов – пустоты.

Вот коридор, ведущий к новой ванной,И полностью квартира вся – другая.Я осознал, где я теперь ночую,Исчез тот сонм ужасных наваждений.

Цвета каньонаВ каньон Лазули, вместе в лодке,И, меж тенями, звучитЛед под веслами, тонкий.Вширь – ручей: змеем в лучах,Впадина древний камень язвит.Каждый вздох в иней оделся.Тянется вдаль красный каньон,Следом другие – конца им нет.Ржав песчаник, ветер поет,Мрак из трещин льется на нас.Где алый пляж размыт —Зелень – мох и камыш.Природа? Культура? Нет. Марс.В темно-лиловом небеДве звезды – синь с серебром —Земля и Венера.

Vasitas BorealisКрасные камни, пески – скрыты в воде:Пришлось ее из почвы откачать,Чтоб уничтожить ту малость, что зналКаждый о месте, где в воздухе следОстался, будто угарный газ.

И день перед нами дрожит в огнях —Рыжее пламя прыгнуло вверх,Его здесь не было, когдаМы сделали первый шагВ мир, написанный на воде.

Ночная песняЗаплакал ребенок —Встаю посмотреть.Он все еще спит,Возвращаюсь в постель.

Как же многоЧасов таких:На страже ночью,Пока семья спит.

Жена пинает меня во сне,Дует сквозь щели в южном окне,Поезд вдали гремит.Звон цикад бьет по нервам мне,

Мысли, как метеоры.Только быт на уме,Снова и снова.

ПустошьНад перевалом – бег облаков,Край неба ал от зари.Белый гранит, ржавый гранит.Озеро. Тает снег.А под скалой —Сосны и тени,В водах дрожитЛед отражений.Рыба играет – ледВмиг кругами идет,Тот, что на сердце – нет.

Имена каналовТут Лестригон и Гибла тут,Киммерия, Антей,Скамандр, Пандора и Фретум,А также Хиддекель,Фисон, Питон, Протоний здесь,Конечно, и Аргей.

Тут имена и впадин, и вершин,Попавших в первый телескоп земной,Вулканов сон, Эллада и Аргил,Глубокие каньоны, темный СиртИ льдов полярных дрожь.Идалий, Гидроат, Окс, Геликон.

Здесь линии ландшафты создают,Ведь, иллюзорные, давным-давноМир темных пятен оплели собой:Любая, различимая с Земли,Простерлась сотней километров вширь.

И снова имена, что жизни ждут:Кадм, Эригона, Гебр и Илисс.Так глупо – я уже влюблен в просторПирфлегетона, Ортиги, Мемнонии, Эвменид.

Живу в долине, ровной, как стол,Окруженной горами, где нет дождей.К западу встал Малый Хребет,Большой – на востоке. Вдаль посмотрю —С юга на север тянется путь,Да, марсианский канал велик.

Еще одна ночная песняВ смятых простынях дрожишь.Взмок. Замерз. В тебеТлеет боль во тьме.Жернов ума заскрипел —Скорлупки годов в пыль растерты:Вина, ностальгия, скорбь о чем-то,Грусть ни о чем, в мыслях – тысяча дел,Прошлое: помнишь, помнишь?

Яркий витраж, что разбит,Ты не сложишь,Не поймешь минувшего речь.А что теперь – известно вполне:Боль в колене и скрытый гнев,Всхлип жены,В детской – вздохи и шутки,Вновь твердишь: спи-усни.

Шесть мыслей об использовании искусства