Читать книгу "Последний рассвет - Виктор Власов"

Император Гонара, опозоренный проступком дочери, дабы избегнуть вечного стыда, покончил с жизнью, вспоров себе живот. Несколько дней Эдо пребывало в неведении, а когда беглые высокородные акуто узнали, они пришли в бурный восторг.

Горный Тигр Такэда в результате интриг чудом выжившего в битве при Нагоя даймё Сайто Хидеаки опять схлестнулся с древними врагами — кланом Северного Тигра Уэсуги, и новая война отняла у него последние силы и ресурсы. Это обстоятельство позволило оклематься Токугаве, который восстановил контроль над провинциями Айти и Ацуми, задружил с Эдо против Киото и занялся искоренением христианской заразы, наняв на службу в полицейские отряды ниндзя провинций Кога, Ига и даже Каи. На досуге Токугава развлекался сочинительством нормативных актов — составил Кодекс Бусидо, проекты уложений, регламентирующих межсословные отношения и прочая, и прочая. Говорят, пописывал даже исторические романы и хранил архив поддельных рукописей.

Варвары севера и юга получили возможность жить по-своему, разорили большие территории на окраинах Ямато и чихать хотели на гневные ультиматумы обоих сёгунов — и Оды, и Мичио. Старец Бенйиро, помнишь, тот монах-крысолюб, что наслаждался миром, глядя, как молодые ниндзя, натаскав ему воды для бани, убивают друг дружку, чтобы получить звание мастера, как всегда невозмутимый, чистый сердцем, встречал восход в горах Исикари…

Ах, если б каждый человек начинал день, наблюдая, как божий мир наполняется жизнью, светом и красотой, то в мире исчезли бы мерзость и злодейство — в омытой восходом душе просто не нашлось бы для них места.

Да, забыл сказать, половина острова Адзуми ушла под воду. Та самая, на которой располагалось древнейшее святилище…

— Не болтай, надоел, — буркнул Генбо, выпустив изо рта крупное душистое кольцо табачного дыма. Хороший табак из высокогорий соседнего острова Иё был его страстью. Аккуратно уложив курительную трубку на специальную подставку из сандаловой древесины, он тихо и грустно наблюдал из окна за вечерним садом. Тёмно-зелёный усик винограда обвил листья китайского апельсина. Масаши отрабатывал удары деревянным мечом; тяжёлый, почти настоящего веса и отменного баланса, бокен когда-то выстругал для сына Кагасиро собственными руками. Распугивая сонных птах, мечтал мальчишка стать таким же сильным и отважным, как отец.

Пушистый кот мотнул хвостом, отошёл, и обиженно улёгся на футон около тёплого ирори.

— Стараешься, сочиняешь, а тебе пасть затыкают, — проворчал он. — Я же столько молчал! Дай мне сказать, не перебивай!

— Энно, друг пушистый мой, — молвил Генбо, — интересны россказни твои о политике кому? Посетителей ведь изакая, сотрапезников добрых занимает героев судьба больше.

— Ну, скажу про этих, коль охота, — кот перевернулся через спину, почесался лапой, — братья Зотайдо вернулись в Ампаруа.

— Э-э, как же так случилось? Шуинсая видел, в реку бросило его, и спасся тем он. Лао же и прочие в огне сгорели, не иначе?

— Ага, как же! Не дождёшься. Боги партию не доиграли… По ту сторону холма как раз и накатило море. Многие потонули, но Зотайдо Лао и ещё немало нам знакомых или незнакомых остались живы. Подобрали их крестьяне, отпоили… Вот я и говорю, слушай дальше: вернулись братья Зотайдо в Ампаруа, а там уже Мотохайдус верховодит. Расправился он и с Ходзё, и с прочими восставшими — Накомото и Хавасан помогли.

— Энно, записать должен я речи твои, погоди чуть! — Генбо достал чистый свиток.

— Мудрец прозорливый! Ты будешь слушать дальше, или пойдёшь мне рыбу чистить? А? Тогда слушай и не перебивай.

Чёрные стрижи верезжали и носились над заваленными хижинами и домами. Император севера Хондо, Тода, не отличался высоким ростом и статью, но, глядя на него, каждый понимал, что Мотохайдус, советник мудрый, верный, благородный, поможет ему принять правильные решения и править разумно. Собравшиеся верили, что привносимые в их жизнь перемены нахлынут свежей приливной волной на страну. И как обитель весной одевается кипенью цветов сакуры, так преобразится мир Ямато.

На головах придворных были венки из веток криптомерий, в длинные чёрные волосы молодых девушек, сопровождавших императора, вплетены золотые нити, бело-красные бумажные ленты; широкие бледно-розовые хаками Накомото и Хавасана выглядывали из-под балахонов тончайшего белого шёлка с вышивками в виде крупных и мелких цветов лотоса. Генералы несли короб с короной, златотканым плащом, лёгкими доспехами великого Тэнно, переделанными под фигуру и рост нынешнего правителя.

— Погоди-ка, болтливое животное, — одёрнул кота Генбо, очиняющий ножом тонкую кисточку для письма, — и так уже Нинтоку Тода император, опять расписываешь его коронацию для чего ты?

— Новая эпоха начинается, — пояснил Энно. — Все несчастья Белый Тигр унёс с собой в могилу… Ты, как и не японец вовсе, друг мой, хозяин… живота моего!

Трое крепких воинов из отряда личной охраны императора торжественно внесли через арку сада несколько сосудов саке из риса нового урожая. Стебли лилий крепились тонкими соломенными жгутами к стенкам сосудов, листья и цветы переплетались в нарядное разноцветное облако. Зеленоватые с красными прожилками бутоны с неуклюжей грацией разбивали бело-розовое пятно, образованное лепестками распустившихся цветов. Сердцевины лилий — ярко-алые от облетевшей пыльцы, а кончики лепестков, чуть загнутые вниз, пропитаны таким составом, чтоб, отражая солнечные лучи, цветы теряли очертания и растворялись в пространстве.

В ясное летнее утро, омытое дождём, проходила церемония. Сад наполнял приятный пряный аромат. Нарядные служанки с подносами сновали взад и вперёд. Под музыку бива и флейт началось весёлое и шумное чествование Тэнно, которое продолжится и во дворце. Бархатные жёлто-красные шмели заныривали в цветы, птицы заливались сладко, беззаботно. На фоне чистой лазури неба выделялась особенно густо, свежо и ярко густая зелень мокрого сада.

— Эй, кот! А как манъёганы иероглифами слово «заныривали» пишется?

— Не знаешь китайский — пиши хираганой… — отрезал Энно.

В то ясное спокойное утро лазурь небес казалась ослепительно синей, превосходя синевой море. С лесных лугов и рисовых полей доносилось пение сладкоголосых амадин. Даже морские раковины, приложи их к уху, пели кротко и пробуждали в душе умиротворение.

Снаружи гассё-дзукури раздался топот множества копыт и голоса. Генбо выглянул в окно.

— Совсем плох? — спросила Суа, спрыгнув с коня. Самодовольно оглядев слуг, быстро направилась в дом.

— Нет, госпожа, но руки обгорели, — отозвался с улицы Тсенг.

— Приготовить лечебный настой, — велела леди Коридвен, — мне не нужен калека!

Палящее солнце высушило воспоминания о ночном дожде. Люди и лошади обливались потом, светлые доспехи и плащи посерели от пыли. Измотанные недосыпом из-за неустанного движения по горам, они мечтали об отдыхе.