Читать книгу "Ты, уставший ненавидеть - Андрей Валентинов"

Теплым сентябрьским днем на коктебельском пляже, как раз напротив знаменитого дома Волошина, два гражданина принимали солнечные ванны. Накануне шел дождь, и это, вероятно, распугало отдыхающих – почти никто не пришел в этот час на берег насладиться прелестями «бархатного» сезона. Лишь неподалеку от пустынного в этот час пирса какие-то дамы играли огромным надувным мячом да несколько чудаков из съехавшихся в Коктебель литераторов восседали в шезлонгах, лениво поглядывая на черную глыбу Карадага. Итак, вокруг никого не было, и двое отдыхающих могли без всяких помех с удобством расположиться на большой подстилке под лучами крымского солнца. Точнее, на самой подстилке сидел один – высокий, необыкновенно тощий мужчина лет пятидесяти, совершенный альбинос, скрывавшийся от солнца под большой белой пальмой, накинув для верности на плечи махровое полотенце. Второй – среднего роста крепыш – сидел прямо на гальке, подставляя горячим лучам загорелые почти дочерна плечи и грудь. Пожилой альбинос дымил «Казбеком», его молодой спутник, похоже, напротив, не переносил табачного дыма, стараясь отодвинуться подальше от медленно поднимавшихся в безоблачное небо сизых никотиновых колец.

Они беседовали. Тот, что постарше, говорил быстро, горячо, его сосед отвечал не торопясь, взвешивая слова и делая перед каждой репликой не менее чем минутную паузу. Будь рядом кто – либо посторонний, он неизбежно обратил бы внимание на одну странность: крепыш, явный славянин с сильными, немного грубоватыми чертами широкого русского лица, отчего-то отзывался на имя Арвид. Его белокурый сосед, говоривший с заметным акцентом, да и по виду весьма напоминавший эстонца или финна, в свою очередь, не возражал, когда собеседник именовал его Василием Ксенофонтовичем. Впрочем, это была не единственная странность беседы, которую двое отдыхающих вели в погожий сентябрьский день года от Рождества Христова 1937-го, от начала же Великой Смуты, 20-го…

– Я вижу, Арвид, вам не нравится Коктебель, – альбинос подкрепил свое умозаключение мощной затяжкой, на миг окутавшись целым облаком табачного дыма.

Тот, кого называли Арвидом, медлил с ответом, лениво подбрасывая на ладони мелкие камешки. Похоже, вопрос заставил его крепко задуматься.

– Уверен, вы предпочитаете Ниццу.

Сделав такой вывод, альбинос отчего-то дернулся, сбросив махровое полотенце на подстилку. Впрочем, он тут же поспешил восстановить порядок, водворив его на розовые, не принимавшие загара плечи.

– Ницца? – крепыш медленно поднял голову и оглядел окрестности так, словно видел их в первый раз. – В Ницце неплохо, Василий Ксенофонтович…

Он вновь замолчал, затем неожиданно добавил:

– Но здесь тоже хорошо…

Альбинос вновь дернулся, поддержал спадавшее с плеч полотенце и тщательно загасил окурок.

– А мне показалось, что вам здесь скучно. Вы даже на Карадаг не смотрите.

– Я туда смотрю, – Арвид повел крепким подбородком в сторону противоположного конца бухты, где тянулась цепь невысоких гор, закрывавшая вид на близкую Феодосию.

Василий Ксенофонтович поглядел в указанном направлении и пожал плечами, вновь чуть было не лишившись полотенца:

– Ну, я вас не понимаю! По сравнению с Карадагом…

– По-моему, это очевидно, – тема, похоже настолько увлекла крепыша, что он не замедлил с ответом. – Карадаг – он слишком лакированный какой-то. А там – в этих серых холмах – там что-то есть… Тускула…

Странное слово прервало на минуту беззаботный разговор. Альбинос покачал головой и ответил совсем другим тоном – серьезным, даже суровым:

– Да, похоже… Во всяком случае, если верить фотографиям. Только там холмы черные…

– Да, черные…

Арвид еще раз взглянул на далекие горы, и по его бесстрастному лицу скользнула легкая, еле заметная усмешка. Его собеседник тоже усмехнулся, но уже широко и беззаботно, и мотнул головой:

– И все-таки, Арвид, вы не правы. Карадаг – это не лакированная картинка. Недаром гражданин Волошин не мог без него жить. А у покойного, я вам скажу, было чутье…

Арвид наконец оглянулся и соизволил бросить беглый взгляд на Черную гору:

– Может быть… Вы с ним, с Волошиным, здесь познакомились?

Василий Ксенофонтович охотно кивнул и вновь улыбнулся, словно это воспоминание доставило ему явное удовольствие.

– Именно здесь. Как раз десять лет назад. Я пришел к нему с тетрадкой стихов… Так сказать, к мэтру.

– Сами писали?

Вопрос, явно не очень почтительный, заставил альбиноса возмущенно взмахнуть рукой, но тон, которым он отреагировал, был совсем иным спокойным и наставительным:

– Естественно, сам… Арвид, дорогой, такие, как Волошин, – это вам не одуревшие от ненависти беглые врангелевцы. Поймите, это был интеллектуал, умница! С такими можно работать только в полную силу! Я писал эти стихи два месяца. Он же должен был мне поверить! Такие мастера чувствуют неискренность за версту!

– Тогда не понимаю, – крепыш чуть дернул щекой и недобро сощурился. – Чтоб Волошин вам поверил, вы должны были писать слезливые триалеты по поводу погибшей матушки-России, или что он там еще любил оплакивать?.. А вы говорите – неискренность…

– Да нет же! – Василий Ксенофонтович даже привстал. От волнения акцент в его речи стал более заметен, и даже вновь упавшее с плеч полотенце оставило альбиноса равнодушным:

– Если бы я, дорогой Арвид, написал что-либо подобное, он бы понял! Нет, я писал о том, во что верил, – иначе нам с ним говорить было бы не о чем!

– Интересно, о чем? О мировой коммуне? О Красной Армии?

– Да! Я верил в это! И он тоже мне поверил! Таким, как он, важно не содержание, а искренность, поймите! Арвид, там, где вы бываете, вам еще придется беседовать с такими, как Волошин. Не ошибитесь! Их не провести, это вам не генерал Тургул и не атаман Семенов. Говорите только правду или молчите! Волошину понравились мои стихи, он даже предложил кое-что отправить в какой-то журнал…

– Но это не входило в план операции, – вновь криво усмехнулся крепыш.

– Да, это не входило в план операции. Но главное – он мне поверил. А дальше все было достаточно просто…

– Почему же его не взяли?

– Из оперативных соображений, – Василий Ксенофонтович наконец-то вспомнил об упавшем полотенце и заботливо водрузил его на место:

– Сам он был, в общем, уже не опасен. А вот вокруг него увивались некоторые весьма любопытные личности. Впрочем, проживи он еще годик, ему бы вспомнили кое-что. Хотя бы стихи о крымской чистке…

Усмешка исчезла с лица Арвида, губы сжались в узкую полоску, он медленно покачал головой:

– Да, помню… Но ведь он писал правду? Ведь это было?

– Было… – ответ прозвучал глухо, словно отдаленное эхо.