Читать книгу "Расеянство - Братья Швальнеры"

Не без явного удовольствия переваривал он слова своего учителя.

–Так, значит, он из наших был-то.

–А ты думал? Он же мужик был, а не педераст проклятый. Вон и жена у него была. А с этим бороться надо. С ними, с петухами знаешь, чего делать положено…

Кэзуки рассказывал, но Мисима уже не слушал, целиком погруженный в свои приятные мысли о том, как ему и его учителю все же удалось сохранить для себя образ великого японца нетронутым современной асоциальной культурой. Между тем, приятели явно заблуждались.

В центре романа «Исповедь маски», бездумно забытого господином Сякамото в деревенском туалете в поселке Ясаково и ставшем для нашего героя своеобразной библией бытия (временно, конечно, но все же) – судьба одинокого юноши Кими, который в юном возрасте воспылал страстью к своему однокласснику. Чувство его безответно, он мечется и страдает по причине столь гнетущего его состояния влюбленности, в которой он не силах сознаться абсолютно никому, кроме собственного дневника – в форме которого, собственно, и написан роман. И так происходит вплоть до того, пока он не встречает Санако – прекрасную девушку, в которой находит все: близкого друга, понимающую и родственную душу, сочувствующее сердце и даже влюбляется в нее, но… платонически. Не находит он в ее образе сексуального партнера – и только потому, что душой все еще принадлежит своему однокласснику. Свадьба их расстраивается, и встречаются они с Санако спустя много лет – она уже замужем и счастлива в браке. Они вновь возобновляют общение, пока Санако не начинают мучить прежние страсти. Она пугается того факта, что отношения с Кими могут расстроить ее брак, и предлагает прервать их. На что тот, долго не раздумывая, соглашается. И во время этого их последнего разговора на танцплощадке он, Кими, по-прежнему, смотрит на полуголых танцоров-мужчин…

Конечно, наши критики ошиблись с главной темой и центральной мыслью романа великого японца. Конечно, ни о каком исправлении или общественном воздействии на представителей нетрадиционных ориентаций Мисима и не помышлял. Но в данном случае классическим представляется выражение пушкинского героя – «Меня обманывать нетрудно, я сам обманываться рад». Чтобы не быть ввергнутыми в пучину истинного смысла творчества японца, они сознательно только что ввели себя в заблуждение. Казалось бы, зачем, коли оба являлись его поклонниками? А потому что не все из того, что корреспондировало с их моралью, не все из того, чем они привыкли жить и думать, было близко Мисиме. Напротив, в основе пути воина – дух бунтаря и несогласного, дух человека, для которого общественная мораль так же презренна, как и все, кроме идеи внутренней одухотворенности. И потому для него не существует запретов.

Он должен крушить, ломать – только для того, чтобы на месте ранее сломленных стереотипов, не отвечающих велению времени, вскоре были воздвигнуты новые здания, новые храмы, которые в будущем – как знать, но таков закон исторического прогресса – будут сожжены своими Геростратами. Однако, воспринимать философию эту без купюр наши герои были еще не готовы.

…Тем же вечером у Нигицу-сана отелилась корова. Он позвал Анатолия Петровича, который преподавал в школе биологию (а начинал, по приезде в Ясаково, много лет назад, по распределению после института) врачом-ветеринаром. Тот принял роды и начал инструктировать своего тезку о порядке действий при дойке.

Тот поначалу слушал, а после стал морщить лоб от неудобства всего говоримого.

–Так это ее каждый день теперь доить надо?

–А ты как думал? У ней первый отел, никуда не денешься.

–Еж твою… А как бы это чтобы…

–Чтобы что?

–Ну, не доить.

–Не получится. Мастит будет.

–И что?

–Да ничего. Операция. А может и издохнет.

–Э, нет. Так не пойдет. Так и быть, буду доить, – с обреченным видом резюмировал он. А Анатолий Петрович, уходя, стоя в дверях сарая, сказал:

–Слышал пословицу – «Любишь кататься, люби и саночки возить»?

–Ну.

–Так она о тебе. Ты же хочешь и говядинки поесть, и молочка попить. А доить корову не хочешь. Так не бывает. Мы либо принимаем то, что любим, всецело, либо не принимаем совсем. Нельзя разделить корову на части – филе оставить, а вымя выкинуть. Она такая, какой ее Бог создал. И коли уж решил отведать досыта, так будь любезен смириться и с оставшейся ее частью, сколь бы они ни была тебе неудобна!

Как же жаль, что не слышал его в этот час Мисима. Быть может, он понял бы многое не только о творчестве своего литературного идола, но и вообще о смысле жизни. А он – в целости. В неделимости. И в гармонии.

Однажды Мисима решил совершить кругосветное путешествие. И не то, чтобы прямо по всему миру. Просто по случаю отела коровы у Нигицу решили отпраздновать. Затарились саке, но запасы их очень скоро предательски закончились, а Михалыч как назло уехал в район, и потому на поиски живительного зелья отправились куда глаза глядят.

Очень скоро подошли к железнодорожным путям. Станции здесь не было – деревня была достаточно глухая, – но пути пролегали здесь, и время от времени товарные и пассажирские поезда останавливались на перецепку. Друзья почему-то решили, что в этот самый момент у кого-нибудь из пассажиров случайно окажется заначка, или они на свои копейки смогут отовариться в вагоне-ресторане, и проблема их решится сама собой. Однако, ожиданиям не суждено было сбыться – поезда то останавливались только товарные, искать спиртное в которых было делом заведомо бесполезным, то пассажирские плацкартного типа, где вагонов-ресторанов не предусматривалось, а электорат разъезжал в основном маргинального (или уж, во всяком случае, асоциального) типа.

Дело подходило к вечеру, и энтузиазм приятелей начал было уже угасать, как вдруг случайно на глаза им попалась электричка. Обычно она здесь не останавливалась и проделывала путь до города от райцентра, стремительно пробегая табличку с надписью «Разъезд 258 км» (как Ясаково обозначалось на карте железнодорожных путей). Только вот сегодня путешественникам повезло – по всей линии отключили свет, и потому электропоезд совершил вынужденную – но, благо, недолгую – остановку. Ее хватило, чтобы Мисиме и Нигицу втереться в доверие к вышедшему покурить проводнику и начать свое стремительное шествие по городам и весям.

–Эй, браток, – окликнул проводника Нигицу. Мисима, за исключением того случая на рыбалке, особо задиристым парнем не был, а вот его нынешний товарищ за словом в карман явно не лез.

–Чего? – отозвался проводник.

–Ты в город?

–Ну.

–Подбрось, а?

–Чего мы там делать-то будем? – шептал на ухо Нигицу порядком подуставший Мисима, который уже грезил