Читать книгу "Эшафот забвения - Виктория Платова"

И еще: нужно сказать Братны, чтобы он обязательно приставилк Марго кого-нибудь из мальчиков Кравчука. На всякий случай…

Кого-нибудь из мальчиков Кравчука. Митяй тоже был мальчикомКравчука. Теперь о нем никто не вспоминает. Все, чего удостоился Митяй, –презрительная гримаса Андрея Юрьевича: “Вчера я потерял человека по твоеймилости”. Откуда во мне берутся силы, чтобы мило раскланиваться с ним?

Костина выучка, доведенная мной до совершенства. Я вдругподумала о том, как Митяй отреагировал бы на появление в группе Марго? Влюбилсябы, бесповоротно влюбился, как Володя Чернышев. Если уж ему так нравилась моятусклая седина, то что говорить об ослепительной седине Марго?.. Япочувствовала такой острый приступ ревности к мертвому Митяю, к ничего неподозревающей Марго, что у меня потемнело в глазах.

Кажется, ты чересчур жива. Ты давно не была такой живой…

Чтобы остудить разгоряченную безумными мыслями голову, яотправилась к метро пешком. Несмотря на то, что декабрь перевалил за середину,снегом в Москве и не пахло, раздражающая слякоть, которая убивает во всякомпредчувствие рождественских яслей и Вифлеемской звезды.

Интересно, где я встречу Рождество? В прошлом году былабольничная койка, в этом можно рассчитывать только на маленькую квартирку вЯсеневе, Кравчук присматривает за ней.

В первый же мой день я вполне профессионально провела обыски обнаружила два “жучка”. Вряд ли это привет ассистентке режиссера Еве – он неможет не понимать, что такие вещи, как подслушивающие устройства,обнаруживаются очень легко, тем более что между нами нет никакойнедоговоренности относительно моих привычек, навыков и умения анализировать.Существуют только разночтения моего прошлого, но это уже вопрос стиля.

Скорее всего Кравчук иногда использовал квартиру в Ясеневедля каких-то встреч: она выглядит так, как будто в ней никто никогда не жил.Даже казенный гостиничный номер смотрелся бы куда более предпочтительно…Вселившись туда, я нашла только несколько дорогих бокалов богемского стекла ивполне приличный итальянский сервиз. Пара ножей и вилки.

И больше ничего.

С зарплаты мне пришлось купить чайник и комплект постельногобелья, а также кое-что из вещей, не очень дорогих и очень практичных – как разв стиле моей нынешней, ничем не выдающейся жизни: джинсы, рубаха, свитер изисландской шерсти, футболка… Все остальные немногочисленные тряпки остались наЯкиманке, в квартире Митяя.

В квартире, от которой у меня были ключи – галльский петух сзабавным гребнем: когда я случайно натыкалась на него в своих карманах, у меняпадало сердце… Единственное, что я могла себе позволить, единственное, с чем яне могла справиться.

Такой пережиток, как слезы, на повестке дня не стоял.Несколько раз я пыталась избавиться от ключей с петухом – так я привыкла делатьвсегда, чтобы избежать ненужных вещей, которые хоть в чем-то могли меняуличить. Но выбросить в ближайшую урну, в ближайшую реку, в ближайший мусорныйбак этого несчастного петуха я так и не смогла… Вот и сейчас ключи Митяяпозвякивали в недрах моего пальто, заставляя при каждом шаге вспоминать еготело.

Я скучала по его телу. Я тосковала по нему по-настоящему.Митяй не успел стать единственно любимым, но вот идеальным любовником он был ссамого начала. Самым идеальным для меня любовником…

…Неожиданно рядом со мной просигналила машина.

Сирена была настойчивой и требовательной. Я вздрогнула отнеожиданности и прикрыла рукой рот, чтобы защититься от терпкой и вяжущей боли:именно так нетерпеливо мне сигналил Митяй.

Этого не может быть, говорила я себе, этого не может быть.Не оборачивайся, этого не может быть, ведь Кравчук сказал тебе, ведь Митяй непоявился ни разу за последние десять дней, но Кравчук ни разу не произнес имениМитяя, а я не спросила, побоялась спросить…

Не оборачивайся!..

И все-таки я обернулась.

Рядом со мной мягко притормозил аккуратный черный “Форд”, ипрежде чем я успела что-то сообразить, передняя пассажирская дверь распахнулась.

И я увидела перед собой осунувшееся лицо Леночки Ганькевич.

– Привет! Ты к метро? – спросила она.

– Да.

– Подвезти тебя?

– Думаю, не нужно. Я хотела прогуляться.

– Садись, я тебя подброшу. – В голосе Леночки яуслышала такую мольбу, что покорно села в машину и набросила ремень. – Тыспешишь? – спросила Леночка.

– В общем, нет.

– Я могу угостить тебя где-нибудь? – Это было что-тоновенькое. За все время съемок мы общались только на попойках, и наше общениенельзя было назвать даже дружеским.

– В принципе… В принципе можно пропустить по рюмашке.

– Отлично. Я знаю здесь одно неплохое местечко…“Неплохое местечко” оказалось маленьким пабом в ирландском стиле:карминно-красная штукатурка и стены, увешанные волынками и литографияминациональных видов спорта – харлинга и гэльского футбола.

Никогда бы не подумала, что стройная, как бамбуковая флейта,Леночка ударяет по пиву.

– Как ты? – спросила я только для того, чтобы что-тоспросить.

– Хреново. – Ничего другого и предположить нельзя:круги под воспаленными глазами, истончившийся нос, впалые щеки, небрежно,только из уважения к многолетней привычке, подкрашенные губы, спутавшиесяволосы – сильно же тебя накрыло!

Я почувствовала к Леночке что-то отдаленно похожее нажалость.

– У вас новая актриса? – через силу спросила она.

– Да. Ты ее знаешь. – Я назвала фамилию Марго. Лучше быя этого не делала.

Глаза Леночки вспыхнули диким, яростным огнем – этот огонь,казалось, сжиравший ее изнутри, никак не мог вырваться наружу. Но самымстрашным было то, что она его больше не контролировала.

– Да, я знаю эту суку, – с наслаждением сказала она, –в прошлом году какой-то ее молодой любовник застрелил крупного бизнесмена. Тожеее любовника. Только старого козла.

– Я что-то слышала об этом…

– Это была потрясающая история. Вся Москва гудела. Этапрошмандовка даже в Прагу уехала. Я думала, она сгнила там, вывалилась из окнана булыжники, подавилась рыбной костью, заразилась сифилисом и подохла, а она,пожалуйста, живее всех живых. Снова приперлась воду мутить.

С-сука! Жаба старая.

Ярость Леночки была непритворной, непонятной и потомустрашной. Казалось, она была одержима демонами ревности. Было странно слышатьэти проклятия, изрыгаемые почти детским, невинным ртом.

– Он, должно быть, прыгает вокруг этой суки?

– Кто?

– Да Братны! Отплясывает тарантеллу, сарабанду, джигу,сегидилью… Подонок!