Читать книгу "Возлюбленная Казановы - Елена Арсеньева"

Хозяйничала на пирах, конечно же, Анна Яковлевна. Гостям рази навсегда было заявлено: графиня хворает и вообще не в себе. Сама же кузинаграфская была в своей стихии, словно бы вновь кинулась в водоворот обожаемойстоличной жизни. Внешности своей она и всегда уделяла массу хлопот и времени, атут и вовсе как с цепи сорвалась! То и дело посылали гонцов в город, понемецким парфюмерным лавкам, в поисках ароматных вод: гулявной, розовой илизорной, или вовсе уже редкостных духов «Вздохи Амура», или мятной настойки для смягчениякожи лица. С этой же целью, что ни ночь, напяливали на Анну Яковлевну некоеподобие знаменитой «маски Попеш», свято почитаемой московскими исанкт-петербургскими красавицами: обкладывали лицо кусками замши, за неимениемпотребного для сего драгоценного спермацетового жира в смеси с белиламинатертыми постным маслом в той же смеси, да на руки нацепляли перчатки,подобным же составом пропитанные. Это все до того раздражало Валерьяна,видевшего теперь по ночам не пылкую любовницу, а какое-то пугало огородное, чтоон дворовым девкам проходу не давал. Да и свадьбы в эти дни на деревне игралисьодна за другой, так что графу было где потешить свою похотливую душеньку.

Анна Яковлевна была ленива до чрезвычайности, из техбарынек, кои чулок на ногу не натянут, ежели горничная замешкалась. Однаконикого и никогда, даже верную Стефани и тем паче цирюльника Филю, не допускаладо своей прически: всегда своеручно жгла волосы щипцами, пудрила и укладывалаих. Вдруг, ко всеобщему изумлению, Анна Яковлевна завела себе парикмахера,желая, очевидно, и вовсе разбить заскорузлые и к женскому кокетству нечуткиесердца своих гостей. Она до тех пор пилила Валерьяна, пока он не плюнул и невыложил сотню рублей соседу своему, князю Завадскому, за крепостного, большогодоку в волосоподвивательной, так сказать, науке, который женою Завадского былпослан в Санкт-Петербург на обучение к самому Бергуану, знатному уборщику иволочесу, услугами коего пользовались самые изощренные придворные модницы.

Когда, освоив все тонкости ремесла, крепостной воротился кгосподам, то оказался не у дел, ибо тем временем княгиня померла от родильнойгорячки. Набравшийся столичной придури дворовый оказался Завадскому безнадобности. Ну а Анна Яковлевна была столь счастлива заполучить его, что и восторгасвоего скрыть не могла: новое свое приобретение держала в чулане подле спальнисвоей на цепи, будто опасного, хоть и прирученного зверя. Надобно сказать, чтои прежде поражавшие своим разнообразием прически Анны Яковлевны сделалисьтеперь истинным чудом. Даже Елизавету порою зависть брала, не говоря обокрестных барынях, которые давали за Данилу-парикмахера любые деньги. Но ключот замка Анна Яковлевна носила у себя на шее. Приближаться к узнику былозапрещено под страхом чудовищной порки и продажи графу Крюкову из-под Арзамаса,известному тем, что он скупал крепостных для дрессировки своих волкодавов. Отом, что слова Анны Яковлевны с делом не расходятся, знали все: это ведь онавыпросила у графа столь жестокое наказание для челобитчика, осиротив его жену итринадцатилетнюю дочь. В той же семье, чтоб мужиком хозяйство поддержать, однуиз первых свадеб по весне сыграли, каковой Валерьян не замедлил, кстатисказать, попользоваться. Потому заключение Данилы-парикмахера никем ненарушалось.

* * *

Слухи о чудо-мастере, конечно, дошли и до Елизаветы. Но вотличие от дворни, забитой и запуганной до того, что в причины даже самыхнесуразных господских поступков вглядеться не смела, Елизавета прежде всегозагорелась неуемным любопытством: с чего это вдруг Аннета засекретничала?Подобная таинственность была вовсе не в ее натуре! Скорее она таскала бы своегопарикмахера с собою, будто комнатную собачку или арапчонка, напудренного,завитого и напомаженного, увешанного орудиями его ремесла, хвастаясь им передсоседками. Но такая скрытность… Делать Елизавете было решительно нечего, кромекак размышлять. Поскольку же от тягостных мыслей о своем состоянии она всяческипыталась отвлечься, то и углубилась в обдумывание Аннетиной придури, оченьскоро решив: здесь есть какой-то особенный секрет, и положила себе непременноразгадать какой.

Случай помог.

Жила в доме кошечка – прелестное создание, маленькая,гибкая, чистюля, сизо-серая, пушистая, будто облачко. Ее так и кликали – Тучка.Елизавета очень любила эту киску за ушком почесывать, поглаживать пошелковистому носику, глядеть, как щурятся прозрачно-зеленые, будто крыжовник,глаза, и слушать заливистое мурлыканье. Да и Тучка льнула к ней, может, какпечально думала Елизавета, оттого, что и сама была брюхата и чуяла своимзвериным сердчишком ту же боль и муку в ласковом человеческом существе. И вдругТучка пропала. Не было ее и день, и два, и три. Елизавета забеспокоилась:небось окотилась где-нибудь, бедняга, лежит без сил. Кто накормит ее, ктонапоит? Уж не померла ли, не дай бог? Она к сей твари невинной до тогопривязалась, что все время о Тучке тревожилась, даже сквозь сон; и вот как-тона рассвете спохватилась оттого, что послышалось ей слабое мяуканье…

Елизавета соскочила с постели и, как была в одной рубахе ибосиком, выскочила из спальни. За окнами едва-едва брезжило. С кухни пока ещене доносился звон посуды, не шаркали метлы по лестницам, не болтали в людской –слуги еще спали; господа, долго шумевшие с гостями, уже угомонились. И в полнойтишине вновь зазвучал жалобный голосок откуда-то издали… Елизавета отвориладверь в залу, где хранились остатки яблок, проползла ее всю на коленях,заглядывая под все шкафы и диваны, хотя вчера и позавчера сие уже проделывала.Ничего не обнаружив, вышла через другую дверь туда, где обычно избегалапоявляться: к покоям Анны Яковлевны.

Вышла и замерла: тоскливый, измученный голос слышался здесьсовсем отчетливо. Это было отнюдь не кошачье мяуканье. Это был тихий плач, ираздавался он из-за стенки, возле которой стояла Елизавета. Она отыскала кромкушторной обивки, слегка ее оттянула и принялась разглядывать перегородку.Кирпичными были только наружные стены дома, внутри он был сложен из бревен; ивот в одном из этих тесаных, отшлифованных, мягко-золотистых бревен Елизаветаобнаружила сучок, высохший, а потому чуть-чуть покосившийся в своем гнездышке.Поскребла ногтем… К ее изумлению, он легко выскочил, открыв дырочку –кругленькую, маленькую, но вполне достаточную для того, чтобы прильнуть к нейглазом, что Елизавета тотчас и сделала. Увы, ее постигло разочарование:какая-то розовая пелена повисла перед нею, и была это, конечно, обивка тойкомнаты. Оставалось уйти несолоно хлебавши, но любопытство разыгралось, да иупряма была Елизавета, частенько даже себе во вред. Потому, пошарив полестнице, она отыскала в уголке тоненький прутик от веника и, сунув его в дырочку,с величайшей предосторожностью принялась искать краешек этой розовой обивки.Наконец ей это удалось. Не выпуская прутика, Елизавета вновь приникла котверстию, да так и ахнула…