Читать книгу "Чеченский бумеранг - Николай Иванов"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Совет оказался дельный: замок висел для проформы и сдерживал стеснительных наподобие меня.
По выщербленным ступенькам, искалеченным ломом и лопатами во время гололедов, боком спустился в полумрак. В двери пришлось пригнуться, сгорбленным миновать полутемный захламленный коридор, пропитанный туалетным запахом. Зато открывшийся за очередной дверью зал удивил меня своим великолепием. Нет, и здесь по углам лежали в свалке холсты и рамы, но на стеллажах в неимоверных количествах, в разных позах, ракурсах, размерах и в цветовых гаммах искрились женщины, женщины и женщины. Ярко освещенные множеством лампочек, они наполняли подземелье нежной аурой, раздвигали массивные своды низкого потолка.
– Где док? – спросили за спиной, и я с сожалением оторвался от женских ликов и тел.
И замер опять. За спиной художника в подрамнике стояло еще одно полотно: в голубом небе уходили в стремительную атаку ласточки, а из космической глубины, словно не прорисованное, намеками, проступало лицо очень красивой белокурой женщины.
– Этот портрет ему не очень нравился, – сообщил художник, проследив за моим взглядом. – Док любил четкие, яркие линии. А тут символ. Философия.
Посчитав, что знакомство с его творчеством и взглядами на него состоялось, полюбопытствовал:
– А вам что рисовать?
Он был уверен, что его порекомендовали как мастера кисти, что требуется его талант…
– Док погиб. В Чечне.
Совсем недавно подобное я говорил Светлане Сергеевне. О Туманове. А ведь остались еще Дождевик, Чачух, Марина, Юра Работяжев…
Смерть друга не ударила, не подкосила художника – он лишь горестно вздохнул, словно предполагал подобное. А может, и не друзья они были вовсе. Несколько коротких встреч редко сближают людей, если они не мужчина и женщина. К тому же если и взгляд на искусство совершенно разный.
О нем, об этом взгляде, художник и поведал:
– Он говорил: зачем вглядываться и угадывать образ – надо смотреть и любоваться лицом. И этому ничто не должно мешать. Ни ласточки, ни пелена таинственности, ни небо, пусть и голубое.
– А кто она, Ласточка?
– Вы хотите увидеться с ней?
– Хочу. Он просил.
Человек-гора задвигался к одному из столиков, разыскал в хламе листок с телефоном, набрал номер.
– Здравствуйте. Это я… Да-да. У меня тут товарищ, от Волонихина. Да помните, доктор… Он погиб в Чечне… Да, жалко. Хочет встретиться с вами. А я адрес не знаю.
После этого на клочке газеты, среди рекламы начертил карандашом нужные буквы. Положив трубку, дополнил по памяти их сокращенный вариант. Больше здесь ничего не держало, кроме портрета. В отличие от Ивана, мне полотно понравилось.
– А можно его купить?
– Пока нельзя. Оно не закончено.
Видимо, Иван все-таки заронил в его ищущую душу сомнения, и он продолжал искать для картины дополнительные штрихи.
«А Ласточка похожа на себя настоящую?» – хотел задать дурацкий вопрос, но сдержался. Конечно нет. Конечно, здесь символ, лишь что-то отдаленно навевающий… Похоже, док был прав, порой хочется вместо размытости получить ясность и правду. В них искренность. Так что я постепенно принимал сторону Ивана.
– А кто она, Ласточка?
– Хороший поэт.
Этого мне еще не хватало: несостоявшийся прозаик идет на интервью к настоящему поэту. Союз писателей станет преследовать всю жизнь, даже через поэтов? А ведь лет пять назад, словно желая догнать уходящий поезд, я предпринял еще одну попытку вступить в Союз. Самый близкий путь показался через Дом творчества в Переделкино, где создавались, судя по воспоминаниям литературной богемы, их лучшие творения. Путевку туда взял специально в феврале, чтобы ничто не отвлекало и не соблазняло долгими вьюжными вечерами. Разложил на столе чистые листы и сел думать. Пусто. Это потом мне сказали, что в Переделкино нужно ехать, когда все продумано и нужны лишь время и чугунная задница, чтобы выводить буковки – страница за страницей.
Вечером вышел прогуляться. Поначалу за мной попытался увязаться Черномырдин – прибившийся к писательской столовой огромный пес, получивший имя за черный окрас. Однако в карманах у меня угощения не оказалось, и он вернулся к дверям.
Вместо него рядом заскрипел снежком старичок еврей, коих в Переделкино оказалось огромное количество и которые, как ни странно, жаждали общения и на другие темы, кроме арабо-израильской войны и состояния российского телевидения. Ему я указал на множество тропинок, петлявших среди деревьев:
– Писатели, я смотрю, много ходят, думают.
– Нет, молодой человек, это прозаики убегают от поэтов, – срубил мой высокий штиль под корень старик. – Вы первый раз здесь? Тогда чтобы знали: если вам идет навстречу поэт, то обязательно начнет читать свои новые вирши. Надо вроде похвалить, так ведь? А ежели похвалил – все, вечер пропал: придется выслушивать бесконечные поэмы, которых у поэтов великое множество. Да еще при этом нужны восторженные эпитеты и признание их гениальности. Критика, дорогой друг, критика толкает литературу на Олимп.
С тех пор представление о поэтах не изменилось. Неужели от Ласточки тоже бегают? Посмотрел на художника. Непроницаем.
Что был я, что не было…
– Удач вам в творчестве.
– И в жизни тоже, – попросил остающийся у основания искалеченных ступенек художник. Значит, творчество все же не стало у него смыслом жизни, не слились они воедино…
– И в жизни, – добавил я. Легко желать и раздаривать то, чем не владеешь.
Ласточку узнал сразу. Открывшая дверь миловидная, стройная не по годам женщина с короткой стрижкой и в спортивном костюме являла собой ту, с полотна за спиной художника. Все же он талантлив, черт побери.
– Это вы от Ивана?
Я не был конкретно от него, но кивнул, и меня пустили в дом. Имена погибших способны открывать многие двери.
И раскрывать души. О живых мы меньше говорим, чем о тех, кого уже нет…
За чашкой кофе в тесной кухоньке, заставленной гжелью, я слушал исповедь одинокой женщины, о которой с робким восхищением вспоминал погибший доктор.
Она ждет вас, генерал
По опыту встречи со Светланой Сергеевной предполагал, что рассказ об Иване начнется издалека. Видимо, женщины фанатично щепетильны в том, чтобы слушатель обязательно почувствовал фон, на котором происходят те или иные события. Не дай Бог, собеседник станет думать, что встреча являлась лишь прологом к физической близости. Нет и нет. Это мужчины все сводят к постели, а важнее порыв, отклик, душа, чувства. Так что остаться целомудренной в глазах слушателя – важнейшее условие доверительности.
Не секрет и то, что женщин хлебом не корми, а дай заново пережить случившееся. Хотя бы в воспоминаниях. Поэтому им постоянно требуются слушатели, умеющие сострадать. Умные мужики из-за этого опасаются флиртовать с подругами, ибо рано или поздно, но они не сдержатся, под огромным секретом расскажут о романе друг другу. При этом расстроятся сами, мужчину обзовут козлом, но потеряют и его, и доверие между собой.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Чеченский бумеранг - Николай Иванов», после закрытия браузера.