Читать книгу "Синдром Джека-потрошителя - Влада Ольховская"

Над санаторием бушевала сильная гроза, и одна из молний ударила прямиком в антенну. Убийцу она не задела, а девочку поразил ток, ее откинуло в сторону – в темноту ночи. Ее преследователь, убежденный, что она мертва, лишь разозлился, что не смог убить ее сам, а потом вернулся обратно в зал.

В чем-то он был прав, девочка действительно умерла. Она не разбилась: ветви пышных кустов без труда удержали ее худенькое тело, не дав ей коснуться земли. Но еще до падения молния остановила ее сердце, все закончилось… закончилось бы, если бы ее падение никто не увидел.

На ее удачу, если хоть какой-то удаче было место в этой истории, незадолго до ее падения по побережью прогуливалась молодая пара. Им показалось, что это будет очень романтично: целоваться под дождем на морском берегу. Вот только они явно недооценили масштаб шторма и теперь вынуждены были спасаться в первом попавшемся здании, которым и оказался санаторий.

Они как раз приближались к нему, когда с крыши упала маленькая девочка. Мужчина из этой пары был студентом-медиком, он сумел запустить ее сердце, а потом он и его возлюбленная доставили девочку в больницу. Это, возможно, спасло их самих от гибели – убийца не заметил их, не столкнулся с ними. Полиция прибыла туда лишь наутро и обнаружила в одном из залов мертвую женщину.

Приморский Мясник снова сумел уйти, но на сей раз не слишком далеко. Очнувшаяся девочка дала такое точное и детальное описание, что скоро он был перехвачен в одном из поездов. Теперь его ожидал суд – и наказание.

Только это ничего не могло обратить вспять – вернуть ей мать… или ее потерянное детство. Пыреев это знал, знала и его маленькая собеседница.

– Значит, меня убила молния? – еле слышно произнесла она.

– Не убила.

Но она продолжила так, словно и не услышала его.

– А я все думала: что же у меня с рукой? Она выглядит так странно!

– Ты снимала повязки?

– Я заглянула под них, они свободные. Думаю, на самом деле повязки не нужны, ведь у меня нет открытых ран. Меня просто не хотят пугать. Тут все делают, чтобы меня не пугать, а этим пугают еще больше. Они намотали на меня эти бинты, потому что у меня теперь страшная рука.

Она приподняла руку, заметно поморщившись – движения причиняли ей боль. Но она все равно не остановилась, убрала в сторону часть повязок, и Сергей увидел, что рука и правда выглядит удручающе. Здоровой кожи там почти не осталось, все покрывали странные багрово-черные линии, синие и желтые синяки.

– Это пройдет, – пообещал он. – По крайней мере, частично. Синяки полностью заживут, и рука уже не будет так болеть, я говорил об этом с докторами.

– Но что-то останется?

– Останется шрам, тут ты права. Но он будет очень необычный, как… как цветочек!

Янтарные глаза посмотрели на него со взрослой строгостью.

– Не сюсюкайте, вам это не идет. Вы не такой глупый, как они.

– Ты права, прости, – смутился Сергей. Впервые в жизни его отчитывал ребенок – и этот ребенок был прав. – Но шрам и правда будет необычный. Это называется фигура Лихтенберга, их оставляют молнии, могут оставить везде – на дереве, на земле…

– И на людях?

– На людях – большая редкость, и я бы на твоем месте гордился ею.

– Почему это выглядит вот так? – спросила она, рассматривая свою руку.

– На этот вопрос тебе даже медики не ответят, но есть предположение, что мощнейший заряд тока от молнии вредит в первую очередь кровеносным сосудам, травмирует их, и они проявляются на коже – вот как у тебя. Это твоя личная молния, Каштанчик, она будет беречь тебя.

Он впервые назвал ее ласковым прозвищем, о котором рассказывала ее бабушка. Сергей знал, что это вызовет сильную реакцию, и не ошибся.

Если бы в ней осталось хоть что-то наивное, детское и беззащитное, она бы расплакалась. Если бы убийца сломал ее разум, она впала бы в ступор. Но она смотрела на него зло, как маленький хищный зверек, загнанный в угол.

– Не называйте меня так!

– Прости, пожалуйста, но мне сказали, что тебя так зовут все.

– Меня так звала мама, а мамы больше нет. Да и какой я теперь Каштанчик? – Она провела левой рукой по волосам, она вряд ли успела привыкнуть к их серебристой белизне. – Без мамы это все не то. Если вам так проще понять, Каштанчика он убил. Поздравьте его.

– Мы теперь с тобой будем видеться часто, – сообщил Пыреев. – Будем говорить, я буду помогать тебе… я постараюсь помочь. Но мне нужно как-то обращаться к тебе, правда? Так как ты позволишь мне тебя звать?

– Это глупый вопрос. У меня есть имя – его и используйте. Думаю, вы его уже знаете, но если хотите, я скажу. Меня зовут Анна.

Глава 16

Уильям Джон Бернс

Анне всегда удавалось удерживать под контролем все – и обстоятельства, и мысли, и чувства. Секрет был прост, она открыла его еще маленькой девочкой: нужно очень хорошо понимать, что происходит. Когда тебя что-то удивляет, сделай паузу, задумайся, разложи это по полочкам, убей в этом чудо и магию, и все станет на свои места.

Много лет эта схема ее не подводила, а теперь… теперь творилось нечто странное. Не все в жизни можно держать на цепи. Оказывается, можно выбирать, о чем ты думаешь, но очень сложно выбирать, что ты чувствуешь. Душа рвется наружу и через клетки, и через лед, если она еще не погибла.

Но все это не значило, что она полностью потеряла контроль. Анна понимала, что она чувствует, ей просто этого не хотелось. И чтобы уйти от сомнений и страха перед тем, что ее ждет, она заняла себя делом. Она изучала письма, которые дал ей Дмитрий Аграновский – они были даже ценнее, чем она предполагала. Она видела перед собой историю, которой хотела поделиться.

По-хорошему, ей вообще следовало бы прекратить общение с Леоном. Это порадовало бы Дмитрия и, возможно, пошло бы на пользу самому Леону. Но это же ранило бы ее – а она была не склонна к мазохизму.

Смирившись с тем, что само его присутствие приносит ей радость, Анна хотела сделать эти встречи важными для них обоих. Поэтому она нашла ответы на вопросы, которые он не решался задать, и теперь ждала, когда сможет все рассказать ему.

Добившись помощи Дмитрия, она получила доступ в палату и навещала Леона каждый день. Эти визиты неизменно оставляли горько-сладкое чувство на душе: с одной стороны, ей было больно видеть его таким, с другой – сама возможность быть с ним рядом и знать, что он жив, приносила определенное успокоение.

Он все еще не приходил в себя, он лежал в окружении медицинской техники, проводов, он дышал только через маску – и все равно он был в этом мире. Анна понимала, что полная свобода от привязанностей, которой она себя окружила, теперь сыграла с ней злую шутку: в пустой душе слишком много места для того, кто сумеет первым туда пробиться.

Но в день, когда он все же открыл глаза, Анна сумела скрыть от него и свои сомнения, и боль, и то, что она не решалась позволить себе. Она просто улыбнулась ему.