Читать книгу "Полночь в Часовом тупике - Клод Изнер"

— А ты как думаешь, пожалеем, что ли? Уже безжалостно были уничтожены краснокожие, африканцы и австралийские аборигены. Мы привыкли ни в чем себе не отказывать.

— Но ведь это может обернуться против нас самих!

— Да, и тогда откроется седьмая печать.

— И что будут печатать?

— Ты чего, это же из Библии, Апокалипсис!

— Да уже началось. У человека глаза завидущие, руки загребущие, он убивает, чтобы съесть, губит все на своем пути. Идет войной на брата, на зверей, на деревья. Это не конец света, это конец нашего мира, просто он произойдет не в одночасье.

— Ну тогда угощу тебя еще рюмашкой.

Кабриер сделал знак молчаливому официанту и встал перед стеклянной дверью.

— Ты видел, какие красивые звезды?

— Они прекрасны, как цветы в поле.

— А ведь есть люди, которые никогда не смотрят ни на звезды, ни на цветы.

— И на облака, на тучи, что клубятся на небе в бурю. Ветер стучит и завывает под крышей, а им хоть бы хны, они глухи как тетери.

— А еще сверчок, который поет в очаге. Он многое может поведать нам, тот сверчок.

— А запахи! Когда я вдыхаю запах тины под Новым мостом, вспоминаю море, корабли, дальные страны, куда я путешествовал в незапамятные времена и куда никогда уже не вернусь.

— Они не знают, откуда в Париже можно любоваться великолепными закатами. Они ненавидят гулять, они вечно торопятся. Их жизнь проходит, подобно душному летнему дню, и они умирают, даже не подозревая, что в мире столько совершенно бесплатных радостей! А все остальное — суета сует, наружный глянец.

— Это уж точно. Знаешь, пожалуй, пусть конец света подождет, на свете так много прекрасных вещей!

Они чокнулись и жадно выпили. Гарсон, случайно услышав глубокомысленный вывод Барнава, вынул из кармана фотографию и вгляделся в нее. Невеста улыбалась ему. Ее звали Филомена, и у нее были милые карие глазки. Парень залихватски присвистнул: будущее представлялось весьма многообещающим.

Виктор приготовил ужин. Он вернулся из глубины квартиры, неся блюдо сандвичей с паштетом, картофельный салат и бутылку вина. Поставил все это на круглый столик, подошел к Таша, которая стояла перед мольбертом.

— Мадам, кушать подано, — прошептал он ей в ухо.

— Пойду уложу Алису.

— Не надо, пусть пока поиграет.

Малышка перенесла все свои игрушки на кровать в альков. Она кормила их и укладывала спать, гладила по головке и бранила за провинности, как настоящая мамаша. Время от времени Алиса тыкала пальцем в портрет Кэндзи, висящий на противоположной стене, и строго говорила:

— Тисе! Кензи будет селдиться.

Виктор, глядя на нее, вдруг остро ощутил, что вчерашний младенец превращается в девочку. Какой она вырастет? Какое у взрослой Алисы будет лицо, какая фигура? Долго ли еще он и Таша смогут направлять ее жизнь, как быстро она станет самостоятельной и независимой?

Он глубоко вздохнул от нахлынувших чувств, откупорил бутылку Вальполичеллы[72], налил вина в бокал и вернулся к Таша.

— Дорогая, если кто-то причинит зло нашей дочке, ты станешь мстить или нет?

Она удивилась вопросу, положила кисточку в стаканчик и задумчиво ответила:

— Вот странно, представь себе, что я об этом думала совсем недавно. Воспоминание о погроме в Житомире меня преследует, мне до сих пор снятся кошмары. Не знаю, хватило бы мне смелости и физических сил, но скорей всего, я могла бы решиться даже на убийство.

Лицо Колетт Роман внезапно возникло пред глазами Виктора. Она улыбалась и кивала головой.

— Алиса, у меня для тебя подарочек. Угадай, что у меня в кармане?

Девочка подошла к нему, залезла пухленькой ручкой в карман. Вытащила пакет, перевязанный узенькой синей лентой, не церемонясь, сорвала обертку.

— Мистер Кроко!

Она прижала крокодила к сердцу и побежала знакомить с остальными плюшевыми домочадцами.

Послесловие

16 февраля 1899 года, в десять тридцать пять вечера директор префектуры полиции принял телеграфную депешу, подписанную Надо, офицером запаса.

Господин Президент Республики скончался от удара

Галантный Феликс Фор, прозванный «президент-Солнце», закончил свои дни на Елисейских полях, в маленькой голубой комнате, где он принимал свою любовницу, прелестную Маргерит Стенель.

Где-то часов в пять дня звон колокольчика поднял на ноги всех в доме. Охрана прибежала и обнаружила президента ничком на диване. Он хрипел, вцепившись одной рукой в волосы мадам Стенель, полуодетой, полуживой от страха. Ее тихонько выпроводили через заднюю дверь, выходящую на улицу Сент-Оноре. Прибыл врач. Легенда гласит, что в дверях он спросил: «Президент еще в сознании?»

— Нет, доктор, он уже остался один[73].

Официальные заявления не содержали ни намека на присутствие мадам Стенель при кончине президента. Общепринятая версия такова: президент после продолжительной и мучительной агонии умер от кровоизлияния в мозг. Народная молва тем не менее тотчас окрестила мадам Стенель «мадам Катафалк». Разговоры постепенно унялись, дело было замято.

Жорж Клемансо, глава партии дрейфусаров, написал в газете «Заря»: «Я голосую за Лубе».

18 февраля Эмиль Лубе был избран президентом Республики. Этот шестидесятилетний осторожный человек, скорее консерватор по убеждениям, во время горячего обсуждения дела Дрейфуса никак не высказывался, но было ясно, что он осуждает позицию военных. Его приход к власти вызвал негодование националистов, особенно Поля Деруледа, ветерана войны 1870 года, рьяного антидрейфусара, который организовал вместе с Анри Мартеном «Лигу патриотов», девизом которой было: «Кто идет? Франция. Жива пока!» Этот прозаик был популярен среди школьников, которые переписывали на обложки тетрадок его воинственные реваншистские вирши, призванные пробудить в них боевой дух:

Да здравствует бомба!

Да здравствует бомба!

И пусть все разрушит, во веки веков!

Да здравствует бомба,

Да здравствует пушка!

Так начался первый день века.

Французы проявляли беспокойство. Власти собирались ввести подоходный налог. Народ считал, что это в духе старого режима. Богатые все равно найдут способ увильнуть. Рабочий класс и мелкие служащие страдали от уменьшения зарплат, роста цен — экономических последствий кризиса. Налог на собственность был окончательно введен только 15 июля 1914 года законом о финансах. Однако в 1899 году на вопрос: «Что такое француз?» журнал «Чтение для всех» дал ответ: «Это имущество, подлежащее обложению налогом».