Читать книгу "Полный газ - Джо Хилл"

– И опять пошел на хер, – отвечал фидаин.

Некоторое время Мэл все это слушала, прислонившись к двери своего грузовика и размышляя о том, когда же Плафу надоест. У нее раскалывалась голова: вивариновое похмелье. Наконец стало ясно, что Плаф так и будет орать, пока они не двинутся в обратный путь, – а этого, может, придется прождать час или дольше.

Так что она оставила Плафа разоряться на солнцепеке, а сама прошла по опрокинутым воротам и вошла в дом. В пустую прохладную кухню. Красный кафельный пол, высокие потолки, большие окна – все здесь купалось в солнечном свете. Свежие бананы в глубокой стеклянной вазе. Откуда, интересно, они достали свежие бананы? Мэл взяла один и съела в сортире – таком чистом, какого, наверное, целый год уже не видела.

Потом вышла из дома через заднюю дверь и вернулась на дорогу. По пути сунула пальцы в рот и как следует пососала. Она уже с неделю не чистила зубы и знала, что изо рта у нее несет.

Когда она вернулась на дорогу, Плаф, обмахиваясь фоткой с Сигалом, переводил дух. Баасист посмотрел на него презрительно из-под тяжелых век, фыркнул и заявил:

– Хватит болтать. Скучно. Ты никто. Ничего не скажу. Пошел на хер.

Мэл опустилась перед ним на одно колено, сунула пальцы ему под нос и сказала по-арабски:

– Узнаешь запах? Это пизда твоей жены. Я трахнула ее, как лесбиянка, и она сказала, что мои пальцы лучше твоего члена.

Баасист издал низкий придушенный рык и попытался на нее броситься, однако Плаф был наготове и врезал ему стволом своей М4 по подбородку. Треск сломанной кости прогремел, словно ружейный выстрел. Баасист упал на бок и свернулся в позе зародыша.

– У тебя челюсть сломана, – все так же, не вставая, сообщила Мэл. – Расскажи о фотографиях американских солдат, и я принесу тебе таблетку, от которой пройдет боль.

Через полчаса Мэл отправилась за обезболивающим. Баасист и рассказал, где и когда сделаны снимки, и выкашлял имя фотографа.

У задней стенки своего грузовика Мэл рылась в аптечке, когда к ее тени на бампере присоединилась тень Кармоди.

– Ты действительно это сделала? – спросил Кармоди. Он весь вспотел, и пот блестел на бледном лице в солнечных лучах каким-то нездоровым блеском. – Ну… с его женой.

– Что? Ты сдурел? Нет, конечно!

– А-а, – протянул Кармоди и судорожно сглотнул. – А мне сказали… – И остановился.

– Что тебе сказали?

Он покосился на другую сторону дороги, где стояли рядом со своим «Хаммером» двое из 82-й.

– Один из тех парней, что были в доме, мне сказал, что ты пришла туда и нагнула ее прямо на кровати. Лицом вниз.

Теперь Мэл тоже посмотрела на этих двоих, Воэна и Хенричона, – и увидела, что они изо всех сил стараются не заржать. Она показала им «фак».

– Блин, Кармоди! Ну неужели не понятно, когда над тобой просто прикалываются?

Кармоди опустил голову и долго смотрел на свою изломанную тень, распластавшуюся по стенке грузовика.

– Нет, – ответил он наконец. – Непонятно.

Две недели спустя Мэл и Кармоди ехали в кузове другого грузовика, но с тем же арабом-баасистом, перевозили его из Абу-Грейба в тюрьму поменьше в Багдаде. На голове у заключенного было нечто вроде стальной клетки – приспособление, удерживающее на месте челюсть; однако разжимать зубы он все-таки мог – и сумел набрать полный рот слюны и плюнуть Мэл в лицо.

Пока Мэл вытирала лицо, Кармоди встал, схватил фидаина за грудки и, не говоря худого слова, выкинул из кузова на грязную дорогу. Двигался грузовик со скоростью тридцать миль в час, и в конвое, помимо многих прочих, ехали двое репортеров с канала «Майкрософт».

Заключенный выжил, хоть и заново сломал челюсть, ободрал о гравий лицо, а скованные руки его превратились в кровавое месиво. Кармоди докладывал, что он сам выскочил из кузова, надеясь сбежать; ему никто не поверил, и через три недели Кармоди отправили домой.

А самое смешное, что этот мятежник действительно сбежал – неделю спустя, тоже во время перевозки из одной тюрьмы в другую. Он был в наручниках, но благодаря сломанным большим пальцам сумел их снять. На пропускном пункте конвоир вышел из «Хаммера», чтобы поболтать с приятелями, а заключенный выпрыгнул из кузова и исчез. Дело было ночью, вокруг пустыня. Просто ушел – и, как говорится, больше его не видели.

В пятницу бар работал до утра – точнее, до последнего посетителя. И в этот раз Мэл заперла дверь за последним посетителем в двадцать минут второго. Начала помогать Кэндис вытирать столы; однако сегодня она работала с самого утра, так что Билл Родиер велел ей отправляться домой.

Мэл надела куртку и уже хотела идти, когда Джон Петти чем-то ткнул ее в плечо.

– Эй, Мэл! – сказал он. – Твое? Здесь твое имя.

Она обернулась – и увидела, что Петти, стоя возле кассы, протягивает ей пухлый белый конверт.

– Ух ты! – Он сунул нос в конверт, откуда выглядывали пачки долларов, перетянутые резинками. – Это те бабки, что Глен тебе дал за кольцо? Смотри-ка! Ну что ж, раз дают, надо брать. Со мной-то поделишься? Хотя ладно, деньги – хрен с ними, все оставлю тебе, если закончим то, что начали той ночью…

Одну руку он опустил в кассовый ящик; Мэл поднырнула ему под локоть и с силой хлопнула ящиком по пальцам. Петти заорал. Ящик начал открываться сам, но прежде чем Петти успел убрать руку, Мэл хлопнула им еще раз, сильнее. Петти взвыл и подскочил на месте, словно собрался пуститься в пляс.

– Уууублясукачетворишьлесбасранаябольноже!!!

– Эй! – проговорил, подходя к кассе, Билл Родиер с мусорной корзиной в руке. – Что у вас тут…

Мэл дала Петти вытащить руку. Тот неуклюже, споткнувшись и стукнувшись бедром о стойку, попятился от нее и развернулся лицом, прижимая к груди пострадавшую кисть.

– Сука долбанутая! Ты мне пальцы сломала!

– Господи, Мэл! – проговорил Билл, глядя через стойку на руку Петти. Поперек его жирных пальцев шла багрово-синюшная полоса. – Не знаю, что он такое тебе сказал, – но, черт, нельзя же так с людьми!

– Ты удивишься, – ответила она, – если узнаешь, как с людьми можно.

Снаружи было холодно, моросил мелкий противный дождь. Всю дорогу до машины Мэл что-то прижимала к себе и, лишь сев за руль, сообразила – конверт с деньгами.

И за рулем она держала его на коленях, прижав одной рукой. Радио не включала – ехала в тишине, прислушиваясь к стуку дождя по стеклу. В пустыне она провела два года и всего дважды видела там дождь, хотя по утрам нередко поднимался влажный туман, пахнущий тухлятиной и серой.

Завербовавшись в армию, Мэл надеялась попасть на войну. Какой смысл служить, если дело так и не дойдет до драки? Опасность для жизни вовсе ее не пугала – скорее привлекала. За каждый месяц, проведенный в зоне боевых действий, рядовые получали премию в двести долларов; и то, что ее жизнь ценится так дешево, пожалуй, даже обрадовало Мэл. Большего она и не ждала.