Читать книгу "Колибри - Сандро Веронези"

или куда вздумается, пусть поступает по-своему, никто не обязан здесь оставаться.

Он прерывается и осматривает аудиторию. Джакомо держится молодцом. Мирайдзин прильнула к Оскару, который обнимает ее золотые плечи своей красивой загорелой рукой. Луиза приуныла, но крепится. Марина выдерживает его взгляд всего секунду, опускает глаза и качает головой.

– Нет, я, наверное, – произносит она, – лучше пойду в комнату.

Поднимает глаза, улыбается и уходит. Время сильно изменило ее – время и лекарства. Раненая газель. Но с годами ей стало лучше благодаря вниманию Мирайдзин, она начала ходить и жить самостоятельно. Марко провожает ее взглядом, пока она не исчезает за дверью кухни, потом переводит взгляд на Грету, сестру Адели.

– А ты?

Грета – красивая немецкая девушка, ей уже под тридцать, коротко стриженная, руки в татуировках. Адель успела с ней сблизиться незадолго до гибели, но впоследствии между ней и Мирайдзин установились глубокие и тесные отношения, словно они были сестры, – и все это благодаря усилиям Марко, который годами возил внучку в Германию, на побывку к бабушке и к тете. Сейчас, с учетом того, что Марина чувствует себя так, как чувствует, можно сказать, что Мирайдзин не останется в мире одна, и все благодаря тем поездкам в Германию и близости, установившейся между ней и сестрой ее матери.

– Нет, Марко, – отвечает Грета, – я остаюсь.

Черты ее лица тверды, как и произношение, блестящая кожа и слегка торжествующий вид. Она будто отлита из металла. Марко глубоко вздыхает, отгоняет мысль о Марине, плачущей в комнате в одиночестве, – как же все трудно, проклятие, – и продолжает:

– Хочу обратиться к вам еще с парой слов как врач с сорокалетним стажем, чтобы вы вникли: то, что я делаю, я делаю один, совершенно самостоятельно и будучи в здравом рассудке. Родриго просто окажет мне любезность, подарив секунд двадцать-тридцать покоя. Но я бы все мог сделать один. – Он показывает на две капельницы, которые Родриго укрепил на держателе, подсоединив трубки к распределителям смесей, заканчивающих свой путь в вене его правой руки. – В первой капельнице смесь мидазолама – это бензодиазепин – и пропофола, сильного снотворного средства. Оба обычно используются при наркозе. Я не скупился в дозировке, обеспечивающей глубокую анестезию. Во второй капельнице – быстродействующая смесь неразбавленного калия, которой предстоит выполнить грязную работу. Как раздобыл эти препараты, я вам не скажу, но хочу заверить, что никто не знает, для каких целей я их использую. Просто сорок лет медицинского стажа помогли мне достать их без посторонней помощи.

Это все вранье, предусмотренное сценарием, и Марко удается сделать его вполне правдоподобным. На самом деле концентрат калия он бы никак не мог раздобыть и потому обратился с просьбой о помощи к Мирайдзин. Она его достала. То есть не она, но она нашла Родриго, и Родриго его достал. Однако Марко не хочет, чтобы об этом узнали.

– Через короткое время, когда мы простимся, я открою красный вентиль с анестезирующей смесью, которая потечет в меня через вену. Когда анестетики сделают свое дело, Родриго окажет мне любезность и откроет следующий, голубой вентиль, который пропустит в мою вену концентрированный калий, и в течение нескольких минут я отбуду в мир иной. Это будет выглядеть, как будто я сплю. Повторю: Родриго дарит мне двадцать-тридцать секунд покоя, потому что, возьмись я осуществить это самостоятельно, я должен был бы бодрствовать под воздействием анестезии, чтобы успеть открыть голубой вентиль, прежде чем усну, а это никуда не годится. Я бы лишился самого прекрасного во всей этой операции – сладости улететь во время введения наркоза.

Как Марко и рассчитывал, его сухие слова, пересыпанные медицинскими терминами, несколько разрядили ситуацию, и все опасности, которых он хотел избежать, теперь казались ему пустячными. Сердце перестало колотиться, волнение улеглось. Он говорит о собственной смерти, а складывается впечатление, будто объясняет операцию на радужной оболочке.

– Калий вызовет аритмию, которая приведет к фибрилляции желудочков сердца и его быстрой остановке. Предполагается, что ничего страшного вы не увидите: самое большее, в случае тахикардии, я могу слегка подпрыгнуть, но думаю, этого не произойдет.

Внезапно на ум приходит предательская мысль об Ирене. Ирена гордилась бы им сейчас. Она покончила с собой, когда была чуть старше Мирайдзин.

Он дышит, отгоняя эту мысль, и продолжает:

– Когда все будет закончено, Мирайдзин наберет 118. Приедет «Скорая помощь» из Кастаньето-Кардуччи. Констатируют смерть. Мирайдзин скажет, чем я болел, покажет мою больничную карту, и ни у кого не возникнет сомнений. Как я представляю, нет никаких оснований, чтобы вы находились здесь, когда приедет «Скорая», но, в общем, не волнуйтесь, даже если решите остаться: никто не будет вас допрашивать, вам не придется врать. Уверяю вас, ни у кого не возникнет сомнений.

Все, речь его закончена. Марко очень гордится собой, все вспомнил, ничего не забыл, все разъяснил профессионально. Никто не сбежал, помимо Марины, и те два подавленных всхлипа Джакомо стали единственным трогательным акцентом, украсившим его сообщение. Мирайдзин выскальзывает из объятий Оскара и подходит к нему. Наклоняется, обнимает.

– Молодец, дедуля.

Вдруг на Марко находит озарение – потому что, как говорилось, память приходит и уходит, когда захочет.

– «Нашествие варваров»[99], – говорит он ей на ухо. – Тот старый фильм, название которого мы забыли.

– Правильно, – шепчет Мирайдзин. – «Нашествие варваров».

И гладит его по голове, она – его. Потом выпрямляется и подходит к его инвалидному креслу, с противоположной от Родриго стороны. Загадочный, как сфинкс, медбрат протягивает руку к штативу с капельницей и держит его как копье. Он готов.

Подходит Грета. Наклоняется к нему, как Мирайдзин, обнимает с тем же жаром. Марко вдыхает запах ее духов с горьким цитрусовым ароматом. Смотрит ей в лицо. Глаза более влажные, чем обычно, и улыбка.

– Прощай, Марко, – произносит она.

– До встречи, – отвечает Марко.

Грета выпрямляется и возвращается на свое место. У каждого здесь свое место, ничего не поделаешь: настоящий цирк.

Очередь Каррадори. Он выходит вперед и протягивает Марко руку, пусть решает, что с ней делать; Марко выбирает спортивное пожатие, которым обмениваются в конце партии игроки в теннис. Бац – удар по ладони – и пронзительная боль.

– Я вас люблю, – говорит Каррадори.

– Тогда перейдем на ты, отныне и впредь, – отвечает Марко. С Каррадори можно быть циником, они одногодки.

Оскар. Марко познакомился с ним всего несколько месяцев назад, в разгар химиотерапии, когда тот приехал повидать Мирайдзин, перебравшуюся во Флоренцию, чтобы ухаживать за дедом. Будучи совсем немощным, Марко оценил его силу и даже воспользовался ею, поскольку она была заразительна. Это своего рода мужской