Читать книгу "Вирикониум - Майкл Джон Харрисон"

Его жители сумели выжить — в этом их главное достижение. Они не знали наук; они копались в грудах ржавых обломков, когда-то бывших индустриальными комплексами последней из Послеполуденных культур. Однако самые крупные свалки металла, машин и древнего оружия располагались на Великой Бурой пустоши, и ими владели Северные племена. Империя северян была обширна, но неплотно заселена. Две ее столицы — города-близнецы Гленльюс, что значит «Ущелье лилий», и Дранмор — откуда пошло это слово, никто не помнит, — представляли собой открытые всем ветрам, унылые, беспорядочно растущие поселения. Там в грубых кузницах прекрасные, хитроумные, неизвестно для чего предназначенные машины перековывались на мечи, а племенные вожди в пьяных драках отбивали друг у друга смертоносные бааны, выкопанные в пустыне.

Они были жестоки и ревнивы. Южане нашли их правление суровым и, в конечном счете, невыносимым.

Разрушить цивилизацию северян — если это можно назвать цивилизацией, — и вырвать у них власть удалось Боррингу-на-Лехту, сыну пастуха с Монарских гор, который собрал южан, укрепил их дух по-деревенски грубыми, но убедительными речами, и всего за одну неделю дочиста опустошил и Дранмор, и Гленльюс.

Он был героем. Всю свою жизнь он объединял племена. Он оттеснил северян в горы и тундру, вдаль от Гленльюса, и воздвиг город-крепость Дуириниш на краю Квасцовой Топи, где ржавчина и химикалии, намытые дождями с Великой Бурой пустоши, скапливались в трясинах и ядовитых болотах, а потом стекали в море. Таким образом он оградил Нижний Лидейл от власти Севера и обеспечил безопасность Квошмосту и Лендалфуту, которые только входили в рост.

Но самым великим из подвигов Борринга-на-Лехта стало возрождение Вирикониума, центра последней из Послеполуденных культур, который он сделал своей столицей. Он строил, где это было необходимо, расчищал давно забытые проезды, привозил из ржавых пустынь всевозможные диковины и произведения искусства — пока Город не засиял почти так же, как пятьсот лет назад. Такой Вирикониум мог дать свое имя империи. Да, Борринг был героем.

Больше героев не было — пока не пришел Метвен.

Борринг умер. Шли века, империя Вирикониума крепла, богатела и процветала. Однако теперь ее интересовало лишь собственное благосостояние, внутренняя торговля и мелкие склоки политиков. То, что начиналось славно, в крови и пламени побед, утратило величие духа.

Четыреста лет продолжался застой, а северяне зализывали раны и копили злобу. Потом началась тихая, затяжная война на истощение. Ее развязали южане, новое поколение бесхребетных, и северяне, которые научились выживать среди лютого холода, в дикой местности. Вирикониум чтил постоянство, поэзию и торговцев вином; их кузены-волки — только месть. Прошло еще сто лет. Волки понемногу продвигались вглубь империи… пока не встретили того, кто не был таким, как они, но понял их.

Метвен Ниан взошел на трон Вирикониума и увидел, что металлов и древних машин добывается все меньше. Он видел, что приближается Темная эпоха; он желал править чем-то большим, нежели империей мусорщиков. И он окружил себя молодыми — теми, кто видел то, что видел он, и не закрывали глаза на угрозу с Севера. Именем Метвена они снова и снова наносили удары по землям, расположенным за Дуиринишем. Эти люди стали известны как Убийцы Севера, Орден Метвена… или просто метвены.

Их было много, и многие пали. Они сражались жестоко и хладнокровно, как люди, знающие свое дело. Каждый был избран благодаря особому дару. Норвин Тринор — за мастерство стратега, Гробец-карлик — за умение находить общий язык с любыми машинами и энергооружием, Лабарт Тэйн — за его знание обычаев северян, Бенедикт Посеманли — за то, что был непревзойденным пилотом, а тегиус-Кромис — за то, что лучше всех на земле владел клинком.

На время своего правления Метвену удалось остановить распад. Он научил северян бояться его; он заложил основы науки, не опирающейся на технологии Древних, и сохранил то, что от них осталось. Он допустил лишь одну ошибку, но весьма прискорбную.

В попытке укрепить почти случайно достигнутый союз с Северными племенами Метвен убедил своего любимого брата Метвэля взять в жены королеву Балкухидер. Когда два года спустя договор был расторгнут, волчица бросила Метвэля во дворце, захлебнувшегося собственной кровью, выколола ему глаза брошками, и бежала со своей дочерью Кэнной Мойдарт. «Ты станешь королевой единой империи Севера и Юга. Ты взойдешь на трон Вирикониума, когда умрет Метвен», — эти слова девочка слышала с самого рождения.

Выпестованная на обидах Севера, Мойдарт повзрослела до срока, и искра недовольства, тлеющая во всех северянах, вспыхнула в ней ярким пламенем.

Потом Метвен умер — говорят, от горя, потому что денно и нощно оплакивал Метвэля, — и две королевы заявили свои права на трон: Кэнна Мойдарт и Метвет, единственная дочь Метвена, известная в юности как Джейн.

Рыцари Ордена Метвена увидели, что больше не нужны могучей империи. Смущенные, опечаленные смертью своего короля, они разбрелись кто куда.

Десять лет Кэнна Мойдарт ждала, прежде чем смогла нанести удар…

1

Светало.

тегиус-Кромис, некогда воин, прославившийся в Пастельном Городе опытом и утонченностью, а ныне одинокий обитатель башни над морем, вообразивший, что его истинное призвание — поэзия, а не клинок, стоял среди дюн, протянувшихся от подножья его высокой обители до серой линии прибоя. Черные чайки, похожие на изодранные лоскуты, носились и дрались в небе над его поникшей головой. Случилось нечто ужасное, нечто непоправимое. Вот что заставило его покинуть башню, вот чему он стал свидетелем, вот за чем ночь напролет наблюдал из окна комнаты, расположенной под самой крышей башни.

Ветер с берега принес запах гари. Прислушавшись, можно было уловить звук тяжелых монотонных ударов. Расстояние приглушало его, но уже стало ясно: это не могучие морские волны, что бьются о дюны у ног Кромиса.

Лорд Кромис был высок ростом, а из-за чрезвычайной худобы и бледности казался изнуренным. В последнее время он и в самом деле почти не спал. Его зеленые глаза словно провалились на самое дно потемневших глазниц — из-за высоких лепных скул они казались бездонными.

Спасаясь от ветра, он кутался в темно-зеленый бархатный плащ, точно в кокон. Табард[1]из старой кожи, скрепленный иридиевыми пряжками, рубашка из тонкой белоснежной лайки; облегающие бархатные брюки темно-синего цвета и высокие мягкие сапоги из светло-голубой замши — так он одевался всегда. Он стиснул кулаки. Его пальцы — худые, тонкокостные, обманчиво хрупкие, — полускрытые тяжелым плащом, были унизаны толстыми кольцами из неблагородных металлов. По обычаю времени, каждое украшала гравировка, но эти клинописи могли прочесть лишь посвященные. Правая рука опиралась на навершие простого длинного меча — вопреки современной моде, безымянного. Этого человека с тонкими бескровными губами занимали более существенные свойства вещей. Насколько реальна Реальность? Вот что беспокоило тегиуса-Кромиса даже больше, чем события прошлой ночи. Он еще не знал, что пал Вирикониум, Пастельный Город. Он был влюблен в этот город — но любил его скорее за широкие проспекты, обсаженные деревьями, с тротуарами из бледно-голубого камня, и за немощеные переулки, нежели за те места, которые горожане предпочитали называть «Старым Вириконом» и «местом, куда ведут все дороги».