Читать книгу "Вирикониум - Майкл Джон Харрисон"

Он не нашел отдохновения в музыке, которую так любил. Не нашел его и теперь, в одиночестве, среди розовых песков…

Некоторое время он брел вдоль линии прилива, разглядывая то, что выбросило море. Его внимание привлекал то гладкий камень, то прозрачная шипастая раковина. В одном месте он подобрал бутылку под цвет своего плаща, в другом отбросил в сторону сук, выбеленный и причудливо обточенный водой. Он смотрел на черных чаек, но их крики угнетали его. Он внимал холодному ветру в рябиновой роще, обступившей его башню, и вздрагивал.

Море наступало. В грохоте волн Кромису чудились глухие удары, под которыми рушился Вирикониум. И даже теперь, стоя у линии прибоя, где соленые брызги жалили ему щеки, затерявшись в грохоте, он представлял, что слышит рев взбунтовавшихся толп на пастельных улицах, возгласы противников, голоса, взывающие то к Младшей королеве, то к Старшей.

Он глубже надвинул желтовато-коричневую широкополую шляпу и зашагал через дюны, то и дело увязая в коварном песке. Наконец он вышел на белую каменную дорожку, бегущую меж рябин к его башне, тоже безымянной. Правда, кое-кто звал эту башню в честь места на побережье, где она стояла — Бальмакара.

Кромис знал, как называется то, чему он отдал сердце и меч… но был уверен, что с этим покончено. И с нетерпением ждал, когда можно будет спокойно жить тем, что приносит море.

Когда появился первый из беглецов, тегиус-Кромис уже знал, кто захватил Город — или оболочку, которая от него осталась, — но это обстоятельство его совершенно не радовало. Близился полдень, а он все еще не решил, что делать. Он сидел в комнате под самой крышей — круглой, маленькой, где стены затянуты кожей и заставлены полками с книгами, где музыкальные и научные инструменты выстроились на столах, покрытых тяжелыми скатертями, где соседствовали астролябии и лютни. Именно здесь он работал над песнями, — сидел, поигрывая на инструменте, который не так давно приобрел на востоке при обстоятельствах довольно странных. Тугие, жесткие струны врезались в подушечки пальцев, их голос был высоким, печальным и неприятным, но это соответствовало его настроению. Он играл в манере, забытой всеми, кроме него самого и некоторых музыкантов из пустыни, а мысли были заняты чем угодно, но не музыкой.

Если выглянуть из арочного окна, поверх рябин можно было увидеть дорогу, похожую на кривой коготь, тянущийся от злополучного города на северо-восток, к Дуиринишу. Сам Вирикониум напоминал о себе облаком дыма над восточным горизонтом и неприятной дрожью в подвалах башни. Потом тегиус-Кромис заметил, как над облаком взвилась летающая лодка. Просто пятнышко — можно было подумать, что это обман зрения.

И на улицах Города, и в местах более отдаленных хорошо знали: если тегиус-Кромис сжимает навершие своего безымянного меча, хотя момент не самый подходящий, чтобы нанести удар — хотя бы потому, что рядом никого нет, — значит, он встревожен или разговаривает сам с собой. Сам Кромис этого никогда не замечал.

Он отложил инструмент-тыкву и подошел к окну.

Лодка набрала высоту, а потом стала медленно спускаться, словно по невидимой спиральной горке. Сначала она немного ушла на север, так что Кромису пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть ее, но потом повернула прямо на Бальмакару. Какое-то время казалось, что судно просто висит в воздухе и почему-то растет. Расстояние между ним и башней быстро сокращалось.

Когда лодка оказалась достаточно близко, чтобы как следует ее рассмотреть, Кромис заметил, что граненый кристаллический корпус обгорел и почернел, а вдоль правого борта змеится трещина. Силовая установка тоскливо жужжала, точно больное насекомое, хотя должна была работать беззвучно…

Подобно многим другим вещам, секрет создания подобных машин был утрачен за тысячу лет до возвышения Вирикониума. Кромису и его современникам достались лишь жалкие крохи с пиршественного стола древней науки; раса, пировавшая за этим столом, давно прекратила существование.

Огни святого Эльма, окутавшие лодку от носа до кормы бледным ореолом, сверкали и потрескивали. Кромису показалось, что за разбитым кокпитом никого нет. В самом деле, лодка, похоже, была предоставлена сама себе; она рыскала и бессмысленно меняла высоту, похожая на водяную птицу в тихом потоке.

Кромис стиснул рукоять клинка. Суставы его пальцев, оттененные потемневшей от пота кожаной обмоткой, побелели, как кость: лодка клюнула носом, дико завертелась и начала падать, каждую секунду теряя больше ста футов высоты. Ее днище ломало верхушки рябин. Задрожав, как умирающее животное, лодка выиграла еще несколько драгоценных футов. Тщетно. Тяжелый корпус крушил деревья, искры летели во все стороны. Двигатели стенали, в воздухе стоял запах озона.

Прежде чем лодка врезалась в основание башни, Кромис покинул комнату и бросился вниз по винтовой лестнице. Плащ развевался у него за спиной.

Сначала ему показалось, что весь лес охвачен пламенем.

Странные, неподвижные столбы пламени выросли перед ним — красные, золотые, цвета полированой меди.

«Мы полностью зависим от старых машин. Но так мало знаем о силах, которые заставляют их работать»…

Он поднял руку, чтобы защитить лицо от жара…

…И понял: огонь, который он видел — это осенние листья, безумные краски умирающего лета. Только две или три рябины горели по-настоящему. Их стволы окутались густым белым дымом, запах которого трудно было назвать неприятным.

«Каким разным бывает огонь», — подумал тегиус-Кромис, выходя на белую каменную дорожку и ругая себя последними словами.

Он сам не заметил, как в его руке оказался меч, Лодка проложила в зарослях рябин что-то вроде короткой просеки и теперь лежала, точно гигантский расколотый плод. Трещина в ее корпусе превратилась в зияющую черную дыру. В глубине, едва различимые, плясали странные вспышки света. Должно быть, это продолжалось уже давно: башня была высокой. Казалось, разряды не могут повредить лодке: силовые сети, затянувшие ее кристаллическую обшивку, отталкивали их шипучие искры — холодные, но полные мощи. По мере того, как энергия покидала лодку, разряды понемногу слабели. Огни в расколотом корпусе танцевали, словно светлячки… только светляков такого цвета не бывает.

«Ни один человек не в состоянии пережить такое», — подумал Кромис. От дыма горящей рябины уже начинало першить в горле.

Опечаленный, он повернулся, собираясь идти прочь, когда странная фигура, шатаясь, шагнула к нему из обломков.

Одежда пилота превратилась в обугленные лохмотья, бородатое лицо почернело от копоти. Глаза, странно белые, горящие, ввалились, от правой руки осталась лишь кровавая культя, обмотанная тряпками. Потрясенный, испуганный, человек озирался по сторонам: похоже, лес казался ему горящей печью. Потом его взгляд остановился на Кромисе.

— Помогите! — закричал незнакомец. — Помогите!

Он задрожал, споткнулся и упал. С одного из горящих деревьев упала ветка, огонь лизнул его…

Кромис бросился вперед, прорубая путь сквозь горящую листву. На плаще оседал пепел, воздух казался раскаленным. Добравшись до неподвижно лежащего тела, он сунул меч в ножны, вскинул человека на плечи и побрел прочь от искалеченной лодки. Что-то словно копошилось в основании черепа — неприятное ощущение, которое возникает, когда вдруг начинаешь чувствовать себя беззащитным. Кромис прошел сто ярдов. Дышать стало трудно — начала сказываться непривычная нагрузка. И тут летающая лодка взорвалась. Огромная капля бесшумного холодного белого пламени, запертая в ее сердце давно умершими мастерами, вырвалась на волю после тысячелетнего заключения и превратилась в чистый свет.