Читать книгу "Дом аптекаря - Эдриан Мэтьюс"

— И в таком случае, — бросила Рут, — картина остается у государства.

— Конечно. Мы должны принять во внимание позицию музеев и администрации коллекции. Художественные музеи и их попечители имеют определенные обязательства перед обществом в целом. Находящиеся у них произведения искусства хранятся именно в интересах общества, а не отдельной личности. Я бы также хотел напомнить, что порой нам приходится иметь дело с предметами особой исторической и культурной ценности. Они — часть нашего общего наследия. И в таких случаях мы должны ставить интересы общества по крайней мере не ниже частных интересов отдельных лиц.

— Вы хотите сказать, что это как раз такой случай? — с невинным видом спросил Майлс.

Каброль невольно взглянул на стоящую на мольберте картину. Остальные тоже.

Мужчина у окна. Девушка на кушетке. И солнечный букет мимозы.

— Как вы, наверное, знаете, я посвятил этой работе небольшую заметку. У меня не было и нет оснований считать, что она имеет некую особую художественную или культурную ценность. С технической точки зрения она вполне на уровне, но как бы кто ее ни хвалил, другим Ван Гогом или Вермером Йоханнес ван дер Хейден никогда не станет.

— По-вашему, — не унимался Майлс, — тысяча флоринов — справедливая цена?

— Несомненно. Я бы даже сказал, что для данной работы цена более чем щедрая.

— А как же штампы? — спросил Майлс. — Вы только посмотрите. «Йоханнес ван дер Хейден. Амстердам. Мидль. К 41. RG. 937». Вы знаете, кто такой Мидль?

— Алоис Мидль, — немного обиженно ответил Каброль, — известный посредник.

— Посредник, работавший с Андреасом Хофером, агентом Геринга.

Рут пнула его ногой в лодыжку, но Майлса было уже не остановить.

— Мидль был свободным агентом. При немцах рынок значительно оживился. Он работал сам на себя.

— Да, он был свободным агентом, но работал также на Хофера. А Хофер был агентом Геринга. RG. 937. Рейхсмаршал Геринг.

— Может быть. Это нуждается в проверке. В инициалах не раз возникала путаница. И вообще, к чему вы клоните?

— Я полагаю, Бернар, что картина была частью коллекции Хофера. Как известно, в 1944 году Геринг переправил Мидлю через своего агента Андреаса Хофера около ста пятидесяти работ в обмен на ошибочно, как потом выяснилось, приписываемую Вермеру картину «Христос в доме Марты и Марии». Геринг, разумеется, не знал, что это подделка. Ван дер Хейден был первоначально включен в число тех ста пятидесяти, но потом Геринг попытался его вернуть. Я также полагаю, что в какой-то момент о картине ван дер Хейдена прослышал доктор Ганс Поссе, который включил ее в список для отправки в Линц — другими словами, Гитлеру. Отсюда и соответствующий штамп.

Теперь уже все смотрели на Майлса.

Но Каброля его рассуждения не тронули. Сложив руки домиком, он бесстрастно кивнул:

— Да, мы знаем, что картина оказалась в коллекции Линца, но сам по себе этот факт ничего не значит. В Альт-Аусзее были отобраны тысячи работ, хороших, плохих и посредственных. Произвести, так сказать, прополку не успели. К счастью. Если бы это случилось, мы бы жили в другом мире и не сидели бы здесь, обсуждая все эти вопросы.

Рут нарисовала на программке шестиконечную звезду с двумя концентрическими кругами и большим крестом поверх всего и подтолкнула листок Майлсу.

Каброль потер затылок. Глаза его сурово блеснули, но уже в следующий момент по губам скользнула снисходительная усмешка.

— Вы, Майлс, в подобных делах, позволю себе так выразиться, новичок. Не хотелось бы портить ваш послужной список. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете, потому что мы все рано или поздно проходим через это. Вам кажется, что мы наткнулись на непризнанный шедевр, на оригинальное творение великого мастера. Ян, — он повернулся к человеку из Гааги, — помните тот рисунок в коллекции Кенигса, который мы ошибочно приписали Рембрандту?

— А как же, конечно, помню, — рассмеялся Ян.

— Такое случается иногда. Великая находка. Но чаще бывает наоборот. Нам всем надо учиться, чтобы быть и историками, и людьми, и учеными, и детективами. И еще нам надо учиться терпению. Нельзя выносить суждения в спешке. В сегодняшнем мире, при наличии международных баз данных, у великого мастера почти нет шансов не попасть в сеть.

— Я не утверждал, что картина принадлежит великому мастеру, — возразил Майлс.

— Тогда к чему вы вели?

— Думаю, это маскировка.

— Маскировка? Чего?

— Думаю, под картиной что-то есть. Может быть, другая картина. Другого художника. А верхняя — только камуфляж.

— Если вы согласны, что сверху работа ван дер Хейдена, то скрывает она картину какого-то мастера восемнадцатого века, так? — спросил мужчина с козлиной бородкой.

— Не уверен. Не исключено, что кто-то воспользовался реально существовавшим, но малозначительным автором, чтобы спрятать под ним артефакт подлинно ценный. Поверьте, я бы сказал, если бы знал.

— Если бы, — хмыкнул Каброль. — У вас есть доказательства?

— Только косвенные. Возможное соперничество между Герингом и Гитлером. Я не говорю о наших нынешних претендентах, один из которых человек со средствами.

— Так вы против передачи вопроса в совет? — спросила Анна Гельдер.

— Нет, не против, — ответил после недолгого раздумья Майлс. — Считаю, нужно принять во внимание замечания Рут. Решение вопроса следует ускорить, это так. Но небольшая отсрочка даст нам необходимое время.

— Время для чего? — поинтересовался Каброль.

— Я бы хотел получить разрешение совета на проведение некоторых тестов. Мы могли бы проделать все в Центральной исследовательской лаборатории здесь, в Амстердаме. По-моему, мы сегодня изрядно попортили воздух всякими теориями. Я в том числе. Если моя безрассудная теория не получит подтверждения, я стыдливо вернусь на место, уже обогащенный опытом и мудростью.

— Почему бы и нет? — Ян великодушно пожал плечами. — У стариков сны, у молодых видения. — Он огляделся.

Предложение встретили улыбками и кивками.

Каброль молчал.

Его переиграли.

Глава двадцатая

— Мог бы и мне сказать, — буркнула Рут, когда они вышли из зала заседаний, и ткнула Майлса локтем в бок.

Он ответил тем же.

— Могла бы прийти вовремя.

— Но ты привлек их внимание к картине. Теперь они только о ней и будут думать. Сомневаюсь, что дело пойдет быстрее. Раньше оно было одним из сотни, катило себе, как паровозик, чух-чух-чух, и рано или поздно добралось бы до Морнингтауна…

— Не разделяю твоей уверенности. Многое зависит от Каброля.

— А тебя что-то смущает?

— В том-то и вопрос, куколка. В последнее время он превратился прямо-таки в глас общественности.