Читать книгу "Эйнемида I. Семена раздора. - Антон Чигинёв"

Молтис с одобрением повторяли даже записные ханжи.

– Приветствую славного Хилона, – нежно пропела гетера. – С нашей прошлой встречи прошло столько времени... Я скучала.

Хилон невольно улыбнулся. Пышная грива тёмных вьющихся волос, карие глаза, немного неправильные черты лица – красивая женщина, но не одна из тех ослепительных красавиц, с которых ваяют скульптуры и пишут портреты. Увидевший Молтис впервые не приметил бы ничего особенного, но немногим удавалось избежать её чар, проведя с ней хотя бы недолгое время. Молтис прекрасно владела всеми искусствами, необходимыми гетере, обладала безупречным вкусом и умела найти подход к каждому. К философу Хилону она явилась в белом хитоне с красной оторочкой, сопровождая Анексилая на симпозий облачалась как царица, а для кого-нибудь из народных вожаков скорее бы разделась, чем оделась.

– Здравствуй. Я тоже рад тебя видеть.

– Хилон, дорогой мой, кого ты хочешь обмануть? – серебристый смех гетеры взлетел к потолку. – Мы с тобой старые друзья, ты от меня ничего не скроешь.

– Я рад тебе, но сильно устал...

Лёгкой походкой пройдя по залу, Молтис изящно расположилась на ложе напротив. Вид будто бы случайно выскользнувшей из-под длинного хитона ножки заставил дыхание Хилона на миг замереть. Едва уловимый цветочный аромат духов кружил голову, будоражил кровь.

– Прекрати, я знаю причину, все мы слышали про твоего друга. Это так печально. Как жаль, что его не знала, – грусть в голосе женщины казалась совершенно искренней.

– У меня не было друга ближе.

– И все, кто тебя любит, скорбят вместе с тобой, но уныние непристойно для философа. Неумеренность в скорби ничем не лучше неумеренности в удовольствиях. Горе – не оправдание для излишеств.

– Это из моего трактата, – улыбнулся Хилон.

– Конечно, и это прекрасный трактат. Жаль, сам автор его позабыл, а ведь там немало мудрых мыслей. «Печаль по покинувшим нас суть чувство прекрасное и благородное, так уместно ли примешивать к нему безобразное? Что есть осквернение собственного облика, отказ от приличий, неуёмные причитания и нанесение себе увечий, как не плоды тщеславия и неумеренности?».

– Я написал это для отца, чтобы поддержать его после смерти матери, – глядя в потолок пробормотал Хилон. – Ох и мудр же я был тогда...

– «Сравни своё нынешнее положение с тем, что было до того, как ты узнал его. Тогда у тебя не было никаких причин ругать судьбу. Значат ли твои проклятья и жалобы, что лучше бы тебе было не узнать его совсем и избавиться тем самым от горечи утраты?» – в голосе Молтис звучала ласковая твёрдость, точно у матери, читающей нравоучения сыну.

– «Не лучше ли принять данное вам время как минувшую радость и благодарить за неё богов, а не уподобляться мелочным людям, что видят в любой вещи лишь её недостатки, пренебрегая всем прекрасным и полезным». а, Молтис, я и впрямь поступаю не так, как сам учил.

– Как полезно некоторым философам вспомнить собственные трактаты! – рассмеялась гетера. – Истинно так, Хилон, негоже в скорби отвращаться от смеха, света и радости. Неужто этого бы хотел для тебя твой друг? Он любил видеть хмурые лица и слушать причитания?

– Тефей? Терпеть не мог. Он любил пирушки, вино и вкусно поесть. Слышала бы ты, как он рассуждает про различия чёрных и белых свиных грибов или виды подлив к мясу кахамских змей.

– И нами, гетерами, наверное, не пренебрегал, – Молтис подмигнула. – Так должны ли мы вести себя так, как сам он терпеть не мог? Этим ты его память не почтишь. Чем бесплодно скорбеть – действуй! Соверши что-нибудь в память о нём, посвяти ему труд или продолжи его дело. Ты составил жизнеописание своего деда, и теперь память о нём останется в веках, неужто твой друг не заслуживает подобного?

– Клянусь Волосами Аэлин, это чудесная мысль! Жизнеописание и посвятить труд – я даже знаю какой!

– Вот это достойно мужчины, а пока наслаждайся, ибо умеренные удовольствия дают силы и укрепляют дух, а без этого ничего достойного не совершить. Но подожди – наши чаши пусты! Аэлин Белогрудая, это настоящее преступление.

Взяв со столика расписной чернофигурный ковшик, гетера зачерпнула вина из кратера, и тёмная, почти чёрная струя трёхлетнего гилифского пролилась в хилонову чашу.

– Оно не разбавлено, – заметил Хилон.

– И хорошо. Неразбавленное вино омоет сердце, а потом мы приготовим своё. Этот вечер заслуживает особого вина. Предложишь тост?

– За прекрасную Молтис, мудрейшую из гетер, – усмехнувшись, Хилон плеснул каплю вина на пол и залпом осушил чашу. Молтис была права – горьковато-сладкое вино омыло сердце, заставив печаль отступить. И впрямь, прекрасная мысль – увековечить имя Тефея в трудах. Стоило пригласить Молтис только ради этого.

– За Хилона из Анфеи, лучшего любовника из философов, – гетера одарила Хилона улыбкой, немедля заставившей воспламениться чресла.

Поставив бокал, она выдвинула из столика глубокий ящичек и деловито принялась в нём копаться. Достав небольшой камень, покрытый резьбой в виде виноградных гроздей, она поместила его в медный треножник, под который поставила зажжёную свечу.

– У тебя прекрасный вкус, – заметила гетера, не отрываясь от своего занятия. – Всё, что нужно для хорошего винопития. Ну что, ты готов к игре? Вечер ждёт своего напитка.

– Начинай.

Молтис бронзовыми щипцами подхватила с треножника раскалённый камень и бросила его в кратер с вином. Свечу она поставила так, чтобы огонь нагревал сосуд снизу.

– Итак, начинаем, – открыв ящичек со специями, гетера подхватила пальцами несколько палочек корицы и бросила их в кратер.

«Сколько не знай наслаждений, и сколько страстей не изведай,

Всех их милее уютное дома тепло».

Продекламировала она и закрыла ящичек. Вино и пряности – утончённая застольная игра, требующая тонкого вкуса, умения слагать стихи и богатства для покупки изысканных вин и драгоценных пряностей.

– Что ж, – сказал Хилон, выдвигая ящичек со своей стороны, – тогда так.

Деревянной лопаточкой добавив в кратер кардамона, он произнёс:

«Сладостно лето вокруг, но вдохнув ветерок на закате,