Читать книгу "Американская грязь - Дженин Камминс"

– Прости. Прости. Это я во всем виновата. Прости меня.

Ребека стремительно подбежала к сестре и заключила ее в объятия; своим радужным браслетом она примяла угольные волосы сестры, все еще влажные после душа.

– Тс-с-с, – убаюкивала Ребека.

– Это я во всем виновата, – раз за разом повторяла Соледад.

Наконец Ребека отпрянула и хорошенько встряхнула сестру за плечи.

– Не говори ерунды! Никто не виноват. Кроме этого чертова hijo de puta[79].

Соледад только сильнее съежилась в объятиях Ребеки.

– Мне пришлось сделать ужасный выбор, – сквозь слезы сказала она. – Либо Папи, либо ты. Я знала это с самого начала. Знала, что, если мы уедем, Папи окажется в опасности. Иван меня предупреждал. Только я не думала, что он все-таки решится. Надеялась, что уеду и тогда он…

Заканчивать мысль она не стала, потому что теперь ее надежды не имели никакого значения. Она ошибалась. Сестры сделали два судорожных вдоха в унисон, после чего Ребека утерла глаза Соледад большими пальцами.

– Прекрати. Завязывай с этим, Соле. Папи принял бы такое же решение. И он поймет, какая ты молодец, – сразу, как только придет в себя. Вот увидишь.

Развернув чистый бумажный платок, Соледад промокнула лицо. Потом высморкалась. И ответила:

– Да. Ты права.

– С ним все будет в порядке.

– Обязательно будет.

Тем временем в Сан-Педро-Сула в палату Элмера, где стояла пикающая тишина, вошла печальная сестра Анхела, обутая в белые кроссовки. Она, конечно, знала, как его зовут: при нем в кошельке нашли удостоверение личности. Но до сегодняшнего дня никто к нему не приходил, никто о нем не спрашивал. Порой так даже лучше: можно ухаживать за пациентом, помогать ему справляться с болью, лечить его измученное тело без дополнительного груза родственного горя. В этом городе Анхела проработала медсестрой достаточно, чтобы знать наверняка: зачастую страдание семьи превосходит по силе страдание самого пациента.

В отделении в тот вечер было достаточно спокойно, поэтому, записав показания приборов и поменяв дренажный мешок, Анхела решила немного посидеть с Элмером. За окном еще не стемнело, но медсестра все равно зажгла настольную лампу – в ее мягком сиянии было что-то умиротворяющее. Прикрыв ненадолго глаза, женщина заговорила. Ее коллеги давно таким не занимались – слишком обременительно. Слишком тяжело. Только Анхела продолжала так делать. Насилие в этом городе уже давно не поддавалось никакому осмыслению. Бесконечное кровавое соревнование, отвратительная борьба между бандами. Отделения интенсивной терапии всегда были забиты, но в моргах людей было еще больше. Многие медсестры пытались справляться с ужасом с помощью черного юмора. Они придумали тайную шкалу оценок, где каждому пациенту присваивался смайлик, обозначающий шансы на выживание. Анхела не осуждала своих коллег. После смены всем нужно было возвращаться домой, к детям. Все хотели сохранить свою семью. Ужинать за общим столом и приглашать на пиво соседей. Однако, проработав на этой должности почти двадцать лет, Анхела так и не научилась отстраняться. И не очень-то пыталась.

Она придвинула стул к постели Элмера и взяла его за руку – очень осторожно, чтобы не сорвать капельницу. Большим пальцем она легонько поглаживала ему ладонь.

– Элмер, сегодня звонили ваши дочери, – вполголоса начала Анхела. – Соледад и Ребека сейчас в Мексике, и у них все хорошо. С ними все в порядке, Элмер, они едут на север.

20

Чуть позже в тот же вечер, когда, пережив удар первого потрясения, сестры стали понемногу приходить в себя и свыкаться с бременем ужасных новостей, на пороге убежища возник Лоренсо. Лидия как раз помогала с ужином: стояла у плиты и перемешивала в гигантской кастрюле фасоль – и тут увидела парня за открытой дверью, ведущей в просторную столовую. Издалека он не производил такого устрашающего впечатления, как в момент знакомства на поезде. Он казался ниже ростом и совсем не таким мускулистым. Его лицо теперь выглядело таким же измученным, как и у остальных мигрантов; он был рад оказаться под крышей, где гостей встречал аромат горячей еды. Тем не менее Лидия машинально отпрянула от двери, пока Лоренсо не успел ее заметить, и уронила в чан с фасолью деревянную ложку.

– Carajo! – громко выругалась она.

На мгновение Лидия сомкнула веки и поджала губы. Старшая по кухне, заметив ее оплошность, успокоила Лидию и вручила ей щипцы – достать ложку из фасолевой гущи.

Затем Лидия помогала на раздаче: раскладывала фасоль по бумажным тарелкам; мигранты выстроились в очередь, как в кафе самообслуживания. Когда подошел черед Лоренсо, Лидия шлепнула ему на тарелку ложку фасоли, после чего парень, не глядя, кивнул и молча двинулся дальше. От его странного поведения Лидии стало еще страшнее. Может, она его обидела? И теперь он решил не давать им покоя?

– Хочешь добавки? – спросила она, но Лоренсо уже отошел к секции с рисом.

Лука и сестры стояли позади него, и, пока Соледад ждала своей очереди, она вдруг почувствовала, как в подмышку ей просунулась чья-то рука и ухватила за грудь. Прикосновение было проворным, как воробьиный скок. Девочка резко отпрянула и повернула голову, чтобы призвать обидчика к ответу, но за спиной увидела только троих мигрантов, которые стояли в кружок и смотрели друг на друга. Они были поглощены разговором и не обращали на Соледад никакого внимания, поэтому вычислить хватавшего она не смогла. Безразличие мужчин казалось настолько убедительным, что девочка начала сомневаться, не померещилось ли ей. «Нет, – сказала она себе, – я не сумасшедшая». Стиснув зубы, она сцепила на груди руки. Ее ссутуленная поза выражала настороженность.

После ужина мигранты собрались перед телевизором в общей комнате – все, кроме Лоренсо. Лидия не могла понять, что чувствует в связи с его отсутствием – тревогу или облегчение. Скорее всего, и то и другое. Ей хотелось постоянно держать его в поле зрения и в то же время больше никогда не видеть.

От просмотра новостей все отказались сразу, поскольку те слишком напоминали реальную жизнь; включили «Симпсонов». Дома Мами не разрешала Луке смотреть этот сериал, потому что считала Барта грубияном и боялась, что сын усвоит фразочки типа «cómete mis calzoncillos»[80]. Вот только Мами не знала, что всякий раз, когда ее не было дома, Лука с Папи нарушали ее запрет. Папи, скинув обувь, растягивался на диване, шевеля под носками пальцами ног, а Лука ложился сверху, будто накрывая отца одеялом, и Папи гладил мальчика по спине. Это был их тайный обычай. Они подражали голосам персонажей и всегда имели под рукой пульт – на случай, если Мами неожиданно вернется и нужно будет срочно переключать на детскую передачу Arte Ninja. Луке совсем не хотелось смотреть «Симпсонов» в этой комнате с кафельными стенами и флуоресцентными лампочками, где все сидели обутые на складных стульях, скрестив руки на груди. Чтобы это вынести, мальчик три раза расшнуровал и зашнуровал свои кроссовки. Когда серия закончилась, Мами предложила сестрам прочитать молитву на четках за скорейшее выздоровление их отца. Она рассчитывала, что заодно немного успокоится и развеет перед грядущим сном тревогу. Все четверо отошли к столу в дальнем углу комнаты; к ним присоединились еще несколько женщин. Ребека и Соледад были благодарны, а Луке молитва впервые не казалась тяжкой обязанностью. Он слушал пение женщин. Первым вступил одинокий голос Мами: