Читать книгу "Американская грязь - Дженин Камминс"

– На него напали с ножом, – продолжала женщина. – Мне очень, очень жаль.

– В какой он больнице?

– В центральной. Соледад, я очень тебе сочувствую.

Девочка повесила трубку. Луке потребовалось меньше минуты, чтобы разыскать телефон Государственной больницы Сан-Педро-Сула. Он вновь набрал номер, но на этот раз поставил звонок на громкую связь, чтобы все слышали. За 1360 миль от приюта мигрантов, в шестиэтажном здании зеленого цвета, в отделении интенсивной терапии медсестра в чистой белой форме и с голубым стетоскопом на шее ворвалась в сестринскую комнату и бросила на захламленный стол карточку с анамнезом. Лука, Ребека и Соледад услышали, как она подняла трубку, и придвинулись поближе к телефону.

– У вас лежит мой отец. – Соледад слышала в ушах эхо собственного голоса, осипшего и мутного. – Его зовут Элмер Абарка Лобо. На его работе мне сказали, что он у вас с прошлой недели.

В больнице на заднем плане слышалось щелканье и пиканье. Чьи-то голоса. Детский плач. Медсестра ответила не сразу.

– Алло? – сказала Ребека.

– Минутку, я ищу.

Она перебирала и перелистывала папки и карточки.

Рука Соледад взметнулась вверх и накрыла руку сестры. Кожа вокруг костяшек натянулась и побелела.

– Женщина с его работы сказала, что его пырнули ножом.

– А-а-а! – Словно медсестра сразу вспомнила. – Да, конечно. Элмер. Он у нас. Боюсь, не в самой лучшей форме, но сейчас стабилен. Он потерял много крови.

Свободную руку Ребека прижала ко рту. Соледад впилась пальцами в подбородок.

– Можно с ним поговорить?

– Нет, сейчас он без сознания. Вы можете сюда приехать?

Ребека покачала головой, а Соледад сказала вслух:

– Мы не в Гондурасе. Мы в Мексике.

Ребека обратила внимание на другое.

– А как понять «без сознания»? Что это значит? – спросила она.

– Это значит, что мы погрузили его в сон из-за сильных повреждений в мозгу. Ему придется поспать, пока мы пытаемся справиться с отеком и последствиями травмы.

Соледад согнулась пополам, накрыв грудью колени.

– Повреждения в мозгу? Я не понимаю, – выговорила Ребека.

– Да, – подтвердила медсестра. – Его ударили ножом в лицо.

– Боже мой.

Девочки заплакали. Лука все быстрее переминался с ноги на ногу, а потом, попятившись от телефона, прислонился спиной к стене рядом с дверью.

– Один раз в живот и два раза в лицо, – объяснила медсестра.

Она понимала горе дочерей, но знала, что должна поставить их в известность, и лучше поскорее – одним махом, будто пластырь сорвать, – и перейти к той части разговора, когда все ужасы уже известны и можно начать их осмысливать.

– Самая серьезная рана пришлась на правую часть подглазничной области…

– Подглазничная область? – переспросила Соледад. – Что это такое? Пожалуйста, говорите попроще.

Даже у самой закаленной медсестры в самом жестоком городе мира возникли бы трудности с изложением подобных деталей.

– Глаз, – пояснила она.

– Его ударили ножом в глаз?

– Да.

– Боже мой, – повторила Ребека.

– Да, – сказала медсестра.

Потом она рассказала, что Элмер хорошо устроен в палате, находится в стабильном состоянии и пробудет в медикаментозной коме до тех пор, пока врачи не решат, что пробуждение будет безопасным. Никто не знает точно, сколько это продлится. Медсестра предупредила, что рана тяжелая и существует вероятность необратимых повреждений мозга. И что оценить даже приблизительный ущерб в настоящий момент невозможно – нужно дождаться окончания первого этапа лечения.

– Девочки. – Было слышно, как на другом конце провода закрылась дверь и все посторонние звуки смолкли. – Вы знаете, кто это сделал с вашим отцом?

Всхлипнув, Соледад ответила:

– Да, думаю, что да.

Глаза Ребеки потемнели и округлились. На лице собралась грозовая туча.

– Слушайте меня, – сказала медсестра. – Очень внимательно слушайте.

Ребека и Соледад с трудом дышали, обеих колотила дрожь.

– Не смейте сюда возвращаться. Даже и думать забудьте. Понятно?

У девочек были мокрые от слез лица. Ребека громко шмыгнула носом; из груди у нее вырвался сдавленный крик.

– Здесь он получает самый лучший уход, слышите? – Голос медсестры тоже дрогнул. – И мы делаем все возможное, чтобы он пошел на поправку. Если вы вернетесь, просто чтобы сидеть в комнате ожидания и в слезах заламывать руки, а потом вас тоже пырнут ножом в глаз, этим вы отцу не поможете. Слышите?

Ребека и Соледад молчали.

– Сколько вам лет, девочки?

– Пятнадцать, – сказала Соледад.

– Четырнадцать, – сказала Ребека.

– Очень хорошо. Ваш папи хочет, чтобы вы дожили до ста лет, понятно? Но если вы вернетесь, этого не случится. Езжайте дальше.

Все трое услышали, как медсестра в Государственной больнице Сан-Педро-Сула прочистила горло.

– Меня зовут Анхела, – сказала она. – В следующий раз, когда доберетесь до телефона, позвоните мне. Я расскажу, как обстоят дела.

– Спасибо, – поблагодарила Ребека.

Женщина прокашлялась и добавила на прощание:

– Я передам ему, что вы звонили.

Повесив трубку, ребята некоторое время молчали. Соледад то вставала, то садилась, снова вставала и снова садилась – и так раз десять. Ребека сидела на краю дивана и рвала в клочья бумажный платочек. Лука не шевелился. Он надеялся, что сестры просто забудут о нем. Не станут с ним разговаривать и ни о чем просить. Ему нужно было выйти из этой комнаты, но тело его не слушалось. Его Папи умер. Мальчик дотронулся до красного козырька отцовской бейсболки. Представил его себе в бабушкином дворике – не на больничной койке, без медсестер, без пиканья устройств, которые могли бы спасти ему жизнь. Лука словно воочию видел, как в полной тишине собирается в лужу кровь. Он стоял на месте, пытаясь слиться со стеной.

Вскоре в дверь постучали. Соледад этот стук обрадовал, позволив на миг отвлечься от ужасных мыслей. Она открыла дверь.

– Заканчиваете? – На пороге возник куратор убежища в компании еще одного мигранта. – Когда тут очередь, мы даем не более пятнадцати минут.

– Да, простите, – ответила Соледад. – Мы сейчас выйдем.

Пока куратор закрывал за собой дверь, Лука успел выскользнуть наружу. Сестры остались внутри.

– Прости, – прошептала старшая.

– За что? – Младшая оторвалась от изтерзанного бумажного платочка.