Читать книгу "Петр Великий. Прощание с Московией - Роберт К. Масси"

Если бы эта неувязка осталась единственной и Петр сумел бы, как собирался, проездом миновать Ригу и переправиться через Двину, все еще могло бы обойтись. Но он попал туда ранней весной, когда лед на реке, омывавшей стены города, едва начал ломаться. Моста не было, а переплыть реку на лодках мешали громадные льдины. Семь дней пришлось Петру и русской миссии ждать в Риге, пока кончится ледоход.

Петр сгорал от нетерпения и рвался в дорогу, но поначалу был доволен почестями, которые оказывали его послам. Всякий раз, когда они выезжали из цитадели или возвращались назад, гремел салют из двадцати четырех пушек.

Рига, столица Ливонии, протестантский прибалтийский город с высокими тонкими церковными шпилями, островерхими крышами, булыжными мостовыми – город преуспевающих независимых купцов – совершенно не походила на Псков и вообще на Россию, хотя лежала от них неподалеку. Кроме того, Рига была важной крепостью и мощным опорным пунктом шведской империи на Балтике, так что присутствие русского посольства, а особенно любопытного двадцатичетырехлетнего царя, весьма беспокоило хозяев. Как и следовало ожидать, Петр вознамерился обследовать городские укрепления. Рижскую крепость недавно отстроили шведские военные инженеры в полном соответствии с новейшими достижениями западной фортификации. Поэтому она была гораздо мощнее и, следовательно, интереснее для Петра, чем устарелые, незатейливые стены и башни всех русских крепостей, включая и Кремль, или чем те, что Петр штурмовал в Азове. Здесь он увидел одетые камнем бастионы и укрепленные контрэскарпы, созданные по образцу сооружений выдающегося французского инженера Вобана. Петру представилась редкая возможность, и он намеревался как следует ее использовать. Царь взбирался на крепостные валы, делал карандашные зарисовки, измерял глубину и ширину рвов и определял, каков сектор обстрела у стоявших в амбразурах пушек.

Сам Петр подходил к этому как человек, изучающий устройство современной крепости вообще, но шведы по понятным причинам смотрели на дело несколько иначе. Для них Петр был монархом и военачальником – армия его отца осаждала Ригу всего сорок лет назад. Крепость, которую Петр так старательно осматривал и обмерял, как раз затем и воздвигли, чтобы защищать город от русских и не допускать их к берегам Балтики. Конечно, при виде того, как этот высокий молодой человек стоит на крепостном валу с блокнотом или что-то измеряет рулеткой, шведы тревожились. Существовала к тому же проблема его инкогнито. Однажды шведский часовой, заметив, что некий иностранец срисовывает в блокнот детали укреплений, приказал ему убираться. Петр не обратил внимания и продолжал свое занятие. Швед прицелился из мушкета и пригрозил, что будет стрелять. Петр пришел в ярость, задетый не столько оскорблением своего царского величества, сколько нарушением гостеприимства. Лефорт в качестве первого посла выразил протест Дальбергу. Шведский генерал-губернатор, как бы он лично ни относился к рекогносцировкам его укреплений, принес извинения и заверил посла, что в этом недоразумении не было умышленной неучтивости. Лефорт принял объяснения и согласился, что не следует наказывать солдата, который только выполнял свой долг.

Однако же отношения между хозяевами-шведами и русскими гостями все ухудшались. Дальберг попал в затруднительное положение. Великое посольство России не было официально аккредитовано при шведском дворе. Вдобавок то обстоятельство, что царь фактически находился в Риге, но не желал, чтобы его присутствие было означено, порождало щекотливые протокольные проблемы. Вот почему Дальберг неукоснительно соблюдал все правила вежливости, как того требовал протокол в отношении высоких послов соседнего государя, но не более того. Никаких увеселений не предусматривалось – ни банкетов, ни фейерверков, ничего из столь любимых Петром развлечений. Сдержанный, холодный шведский начальник попросту умыл руки и, как казалось русским, не обращал на них внимания. К тому же русское посольство направлялось не в саму Швецию, а лишь пересекало подвластные ей земли, и обычная практика, при которой принимающая сторона оплачивала расходы приезжих дипломатов, на него не распространялась. Поэтому послам предоставили самостоятельно платить за продовольствие и ночлег, за лошадей и фураж, причем платить по ценам непомерно высоким из-за неурожая и стремления рижских торговцев выжать из приезжих все, что только удастся.

Кроме этих поводов для недовольства, Петру все сильнее докучали толпы зевак, приходивших на него поглазеть. Но наконец спустя неделю лед сошел и появилась возможность перебраться через реку. Дальберг постарался устроить своим гостям шикарные проводы. Суда с желто-синими шведскими королевскими флагами переправили русское посольство на другой берег под грохот пушек, салютовавших с крепостных стен. Но было слишком поздно. Петр остался при своем убеждении, что в Риге гостей принимать не умеют и допускают по отношению к ним низости и оскорбления. Прямо противоположные впечатления от дальнейшего путешествия только укрепили Петра в этом мнении. В большинстве городов, где он побывал после Риги, его приветствовали царствующие особы, и хотя царь упорно продолжал скрываться под чужим именем, все эти курфюрсты, короли и даже австрийский император всегда находили способ встретиться с ним неофициальным образом, устроить пышный прием и оплатить его счета.

Петр до того невзлюбил Ригу, что через три года, когда ему понадобился предлог, чтобы начать Северную войну, он припомнил шведам грубый прием, который был ему здесь оказан. А спустя тринадцать лет, когда русские войска окружили город и началась осада, приведшая к его падению и включению больше чем на два столетия в состав Российской империи, первые три выстрела из пушки по Риге произвел сам Петр. «Так, – писал он Меншикову, – Господь привел увидеть начало нашего отмщения сему проклятому месту».

* * *

Переправившись через Двину, Петр очутился в герцогстве Курляндском, столица которого, Митава, лежала в тридцати милях к югу от Риги. Будучи номинально вассалом польского королевства, Курляндия отстояла достаточно далеко от Варшавы, чтобы вести, по сути, независимое существование, а при тогдашнем распаде Польши герцог Курляндский и вовсе стал сам себе хозяин. Уж тут-то и речи быть не могло об ошибке наподобие той, что совершил в Риге Дальберг. Царь есть царь: его инкогнито уважали, но ни у кого не должно было быть сомнений, кто он такой. И, хотя герцогство не отличалось богатством, герцог Фридрих Казимир почтил посольство пышным приемом. «Повсюду держали открытый стол, звучали трубы и другая музыка, сопровождая застолье и неумеренные возлияния, как будто Его царское Величество – второй Бахус. Я еще не видывал таких пьяниц», – писал один из министров герцога. Среди собутыльников особенно отличался Лефорт. «Опьянение никогда не побеждает его, и он всегда сохраняет трезвость ума». Иностранцы шептались между собой, что русские – это всего лишь «крещеные медведи».

Зная, что царь – большой любитель водной стихии, герцог Курляндский постарался зафрахтовать яхту, чтобы гость проделал следующую часть своего пути по морю. А путь лежал в Кёнигсберг, город в крупном и могущественном северогерманском курфюршестве (княжестве) Бранденбург. В городе весьма кстати оказался сам курфюрст, Фридрих III, поспешивший приветствовать царя. Фридрих принадлежал к честолюбивому дому Гогенцоллернов и вынашивал обширные замыслы относительно себя самого и своих владений. Он мечтал превратить свое княжество в сильное королевство под названием Пруссия и сделаться прусским королем, приняв имя Фридриха I. Титул он рассчитывал получить от правившего в Вене императора-Габсбурга, реально же усилить мощь государства можно было только за счет Швеции, чьи крепости и владения располагались по всему побережью Северной Германии. Фридриху не терпелось заручиться поддержкой России в противовес Швеции. И вдруг, словно прознав о его чаяниях, сюда прибыл сам царь с намерением пересечь земли Бранденбурга. Разумеется, Фридрих явился в Кёнигсберг встречать его.