Читать книгу "Петр Великий. Прощание с Московией - Роберт К. Масси"

Глава 13

«Невозможно его описать»

Главою Великого посольства в ранге первого посла Петр назначил Лефорта, который теперь наряду с генерал-адмиральским званием носил и чин Новгородского наместника. Два других посла, сопровождавших Лефорта, были русские: Федор Головин, наместник Сибирский, и Прокофий Возницын, Волховский воевода. Головин был одним из первых русских профессиональных дипломатов. В тридцать семь лет он заключил от имени Софьи Нерчинский договор с Китаем[56], а с тех пор как к власти пришел Петр, находился в числе ближайших сподвижников и единомышленников царя. Ему были вверены иностранные дела России, и со временем он получил звание генерал-адмирала. В 1702 году Головин был произведен в графы Священной Римской империи и сделался, по сути дела, первым министром Петра. Возницын тоже имел за плечами опыт дипломатической службы в русских миссиях в Константинополе, Персии, Венеции и Польше.

Для сопровождения посольства отобрали двадцать знатных вельмож и тридцать пять молодых россиян, которые вслед за волонтерами, посланными в предыдущие месяцы, направлялись в Англию, Голландию и Венецию изучать кораблестроение, навигацию и другие морские науки. Многие из этих дворян и волонтеров были товарищами Петра по потешным баталиям в Преображенском, строили с ним суда в Переславле, ходили в Архангельск и под Азов. Среди них выделялись с детства друживший с царем Андрей Матвеев и дерзкий молодой Александр Меншиков. Кроме того, при посольстве состояли денщики, священники, секретари, переводчики, музыканты (в том числе шестеро трубачей), певцы, повара, кучеры, семьдесят солдат и четыре карлика, всего более двухсот пятидесяти человек. И где-то среди них находился очень высокий темноглазый юноша с крупной родинкой на правой стороне лица, которого остальные называли просто Петром Михайловым. Членам посольства под страхом смерти запрещалось обращаться к нему иначе, открывать, кто он такой, и вообще упоминать, что царь следует с посольством.

Управлять Россией в свое отсутствие Петр оставил регентский совет из трех человек. Первые двое были его дядя Лев Нарышкин и князь Борис Голицын – преданные, надежные, почтенные сановники, которые не оставляли своими советами мать Петра в годы ссылки в Преображенском и возглавили его сторонников в последней схватке с Софьей. Третьим регентом был князь Петр Прозоровский, судья Приказа Большой казны, страдавший странной болезнью: он не мог прикоснуться к чужой руке или даже просто открыть дверь из боязни осквернить себя. Регентскому совету формально подчинялся истинный наместник царя в его отсутствие – князь Федор Ромодановский, командующий четырьмя гвардейскими полками[57], князь-кесарь Всепьянейшего собора. Ромодановский был наделен верховными полномочиями во всех гражданских и военных вопросах и получил строгий наказ поддерживать порядок и самым беспощадным образом подавлять малейшие вспышки недовольства или неповиновения. Алексей Шейн, генералиссимус славной Азовской кампании, остался командовать Азовом, а Бориса Шереметева, отправлявшегося в частную поездку в Рим на три года, сменил на днепровских рубежах князь Яков Долгорукий.

Накануне отъезда посольства, когда Петр веселился на пиру у Лефорта, гонец привез тревожное известие. Как записал в своем дневнике Гордон, «веселый вечер был испорчен вестью о вскрывшемся злоумышлении против Его Величества». Три человека – стрелецкий полковник Иван Цыклер и двое бояр[58]были схвачены по обвинению в заговоре с целью убить царя. Обвинение, однако, не кажется убедительным. Цыклер одним из первых среди Софьиных приверженцев ушел к Троице и предался Петру. За это он ожидал щедрого воздаяния, но так и не дождался; теперь его направляли служить в азовский гарнизон. Раздосадованный полковник, вероятно, слишком открыто высказал свое недовольство. Двое же замешанных в деле бояр были лишь прямодушными выразителями поднимавшейся волны протеста против общего характера петровского правления: царь оставил жену и покинул Кремль; поддерживал позорные сношения с иноземцами из Немецкой слободы; унизил достоинство престола, прошагав на параде в честь победы под Азовом позади колесницы швейцарца Лефорта; теперь и вовсе собрался уехать, чтобы много месяцев пробыть на Западе, среди чужестранцев.

К несчастью, этот ропот разбередил незаживающую рану в душе Петра. Опять стрельцы оказались замешаны в измене! Страх и ненависть вскипели в нем с новой силой. Всех троих обвиняемых подвергли ужасной казни на Красной площади – сначала четвертовали, а потом обезглавили[59]. Мало того, опасения, что их протест может оказаться лишь прелюдией к попытке восстановить у власти Милославских, толкнуло Петра на жуткое, зловещее унижение этого рода. Гроб убитого четырнадцать лет назад Ивана Милославского на санях, запряженных свиньями, выволокли на Красную площадь. Тут открытый гроб поставили под плахой, чтобы кровью приговоренных заливало лицо мертвеца.

Пять дней спустя после этой варварской расправы в Москве Великое посольство отправилось приобщаться к культурным и техническим достижениям западной цивилизации. 20 марта 1697 года длинная процессия посольских саней и подвод с багажом выехала в Новгород и Псков. Тяжело груженные телеги везли пышные шелковые и парчовые наряды, разукрашенные жемчугом и драгоценными камнями, в которых Лефорту и другим послам предстояло появляться на торжественных приемах, большую партию собольих шкурок на покрытие расходов там, где недостаточно окажется золота, серебра или чеков на амстердамские банки, огромный запас меда, копченой лососины и другой рыбы, а также любимый барабан Петра.

Великое посольство пересекло русскую границу и вступило на землю подвластной шведам Ливонии, территория которой примерно соответствовала нынешней Латвии. К несчастью, шведский генерал-губернатор Риги, Эрик Дальберг, оказался совершенно не готов к приему такой многочисленной миссии и особенно высокого гостя, скрывавшегося в ее рядах. В этом был отчасти виноват воевода Пскова, ближайшего к ливонской границе русского города. Ему велели обо всем позаботиться, но в письме к Дальбергу он не упомянул ни о размерах посольства, ни, что еще хуже, о прибытии вместе с ними инкогнито августейшей особы. Дальберг ответил ему формальным вежливым письмом, где говорилось, что все будет сделано, как принято «между добрыми соседями». Он подчеркнул, однако, что обстоятельства вынуждают его оказать гостям лишь скромный прием, так как из-за страшного неурожая провинция оказалась на грани голода. В довершение всех бед шведы по недоразумению еще и разминулись с путешественниками: Дальберг выслал к границе экипажи и почетный эскорт кавалерии, чтобы препроводить царских послов в Ригу подобающим образом, однако вся посольская верхушка, в том числе и Петр, следовала впереди основного каравана и разъехалась с встречающими. Уже возле самой Риги, когда кареты и эскорт наконец догнали послов, шведы вторично произвели церемонию встречи и устроили военный парад, чтобы загладить неловкость.