Читать книгу "Истоки первой мировой войны - Джеймс Джолл"

оптимистически настроенных коллег. При первых сообщениях о мобилизации руководство германских социал-демократов заверило, что партийные деньги будут переведены в Швейцарию в случае, если партия будет объявлена вне закона, как во времена Бисмарка. Но в этом не было необходимости и от этого отказались, когда стало ясно, что Бетман Гольвег старался способствовать объединению социалистов со своей партией, поскольку социалисты собирались поддерживать войну. В течение нескольких недель, или даже дней, международная солидарность рабочего класса оказалась безрезультатной, также как и усилия либеральных движений за мир. Когда 29 июля в Бреслау состоялось бюро Второго Интернационала, оно не только продемонстрировало свою слабость, но и показало, что его члены слишком поздно осознали всю силу кризиса. Все обсуждения были посвящены переносу конференции из Вены в Париж и переносу даты ее с сентября на 9 августа. Причина поражения тех, кого считали действенной оппозицией, способной не допустить войну, состояла в том, что, несмотря на все революционное красноречие, даже самые радикально настроенные социалисты были частью своего национального общества.

За короткий срок правительствам удалось убедить своих граждан, что они являются жертвами агрессии, а чувства патриотизма и самосохранения оказались сильнее, чем любое международное осуждение. Это особенно характерно для Германии. Как мы видели, с 1912 г. Бетман старался убедить всех в том, что, если начнется война, Россию можно будет обвинить в ее развязывании. Мобилизация в обеих странах фактически проходила без задержек. В исследовании Дж. Дж. Беккера говорится, что только на территории Франции объявление о мобилизации было воспринято со слезами и ужасом[355], и лишь незначительное число людей не собирались выполнять приказ о призыве. В Германии объявление войны было принято почти без враждебности, хотя в последнюю неделю июля состоялся ряд многолюдных и впечатляющих демонстраций против войны, организованных местными социал-демократами, которые проводились более против союза Германии с Австрией, чем против германского правительства, убедившего даже некоторых левых социалистов в своих мирных намерениях. Бетман Гольвег имел связи с некоторыми лидерами-социалистами во время последнего кризиса, и правительство распорядилось, чтобы не предпринималось никаких мер против социал-демократов. А еще важнее то, что правительство ко 2 августа обеспечило объединение с профсоюзными лидерами, и профсоюзы решили приостановить все забастовки и требования о зарплате во время войны. В атмосфере ненависти и страха к России, которые быстро распространялись, очень сильное влияние имели призывы к· национальной солидарности. Члены рейхстага, социал-демократы после длительных и мучительных дискуссий 4 августа проголосовали за военные кредиты, на которых настаивало правительство. И когда мобилизация была объявлена, и мужчины были отправлены на фронт, любая агитация против войны могла рассматриваться как предательство нс по отношению к абстрактной Родине, а по отношению к товарищам по армии. Как вспоминает один социалист, депутат рейхстага, перед отъездом из Берлина и голосованием за военный кредит одни резервист сказал ему: «Вы отправляетесь в Берлин, в рейхстаг. Думайте там о нас, думайте там о наших нуждах, не жалейте, голосуя за военный кредит»[356].

У австрийских политиков-социалистов были те же проблемы. Как отмечал британский посол, «в Вене царило такое всеобщее настроение, что сообщения о разрыве отношений с Сербией вызвали всеобщее ликование, толпы народа заполонили улицы, распевая патриотические песни до утра»[357]. Виктор Адлер, лидер социал-демократической партии, признанный международным движением, потряс своих коллег, выступая на собрании бюро Социалистического Интернационала: «Партия беззащитна… Демонстрации в поддержку войны проходят по улицам… Вся наша организация и наша пресса подвергается угрозе. Мы на грани разрушения плодов тридцати летнего труда, который не имеет никакого политического результата»[358]. В этих условиях австрийская партия отказалась от надежд остановить войну. В Венгрии социалистическая пресса критиковала объявление ультиматума Сербии, но партия была слишком немногочисленна, чтобы оказывать влияние. И в парламенте в Будапеште все другие партии единодушно продемонстрировали свою горячую поддержку войне, оставив все разногласия.

То же происходило и в других столицах Европы. В России 5 членов большевистской партии в думе проголосовали против военных кредитов (позже они были арестованы), а другие социалисты воздержались, но это были слишком слабые проявления по сравнению с тем энтузиазмом, который испытывали члены российского общества. И в левом крыле были люди, готовые поддержать войну. Лидер анархистов, князь Петр Кропоткин, находившийся в Лондоне в изгнании, надеясь, что война на стороне Британии и Франции принесет России либерализацию, обратился к русским с призывом: «Защищать себя как диким зверям против германцев, сражаться как дьяволам, не придерживаясь никаких правил гуманности»[359].

Лишь Социалистическая партия Италии осталась верна принципам интернационализма, хотя энтузиазм, с которым она восприняла декларацию Италии о нейтралитете, длился недолго, и за ним последовал новый всплеск разногласий и размежеваний в период между июлем 1914 и маем 1915 гг. Итальянские левые уже провели предварительные дебаты о войне и мире и патриотизме во время войны в Ливии. С несколькими членами реформистского правого крыла партии социалистов они ’откололись от остальной партии и поддерживали войну, потому что верили в национальную солидарность и думали, что африканские колонии поднимут жизненный уровень итальянского рабочего класса. С другой стороны, одним из яростных противников войны с Ливией был Бенито Муссолини. Он заявил о своей позиции в статье, написанной за несколько недель до объявления войны Турции: «Если Отечество — лживый вымысел тех дней — потребует новых жертв в виде денег и крови, пролетариат… ответит всеобщей стачкой. Война наций перерастет в войну классов»[360]. Таким образом, неспособность Второго Интернационала воздействовать на события 1914 г. и поддержка войны германскими и австрийскими социалистами вызвали глубокое разочарование среди сторонников левых в Италии. Как писал 4 августа 1914 г. Муссолини: «Социалистический интернационал умер… Но разве он когда-либо жил? Это было сильное желание, а не реальность. Его штаб-квартира находилась в Брюсселе, и он выпускал бюллетень усыпляющего действия на трех языках раз-два в год. Больше ничего»[361]. Это было начало перехода Муссолини от военного социализма к военному национализму. За несколько месяцев он стал одним из наиболее резких приверженцев вступления Италии в войну на стороне Британии и Франции. Пассивное поведение большинства социалистических лидеров, чье отношение к войне выражалось в лозунге «ни поддержки, ни противостояния», оказало большее влияние на настроение сограждан, чем шумные призывы к вступлению в войну.

В Британии, где не существовало ничего подпольного, последствия мобилизации были менее драматичными и широко распространенными, чем в континентальных странах. У нас мало документов, подтверждающих реакцию на объявление войны в различных местах и разных классах, но оппозиция войне быстро сократилась. А те немногие радикалы в парламенте, кто 3 августа критиковал правительство, решившее вступить в войну, были сметены Бэлфором в его речи: «Те, кого