Читать книгу "Сто тайных чувств - Эми Тан"

Кевин пошутил однажды, что коммунисты, мол, подсунули нам не того ребенка, решив, что, поскольку для американцев все китайцы на одно лицо, нам будет все равно. После его слов я представила, что в один прекрасный день придет письмо из Китая: «Извините, ребята. Ошибочка вышла». Кван по всем статьям не вписывалась в нашу семью! Наше традиционное рождественское фото выглядело как детская шарада «Найди противоречие». Потому что каждый год в самом центре красовалась Кван — в ярких летних платьицах, немыслимых пластмассовых заколках по обеим сторонам головы, со своей диковатой улыбочкой до ушей. По случаю мать устроила ее уборщицей в китайско-американскую забегаловку. И только спустя месяц она поняла, что еда, которую там подавали, оказывается, была китайской. Время не смогло ни американизировать ее, ни сделать хоть на йоту более похожей на папу. И, напротив, мне все твердят, что я — его копия, как внешне, так и внутренне. «Смотрите, сколько она ест, и при этом не прибавляет ни грамма, — не устает повторять тетя Бетти. — Ну точно как Джек!» Мама однажды заметила: «Оливия слишком скрупулезна. У нее папины „бухгалтерские“ мозги. Ничего удивительного, что она стала фотографом». Подобного рода реплики заставляют меня призадуматься, что еще я унаследовала от своего отца. Мрачное настроение? Посыпание фруктов солью? Навязчивый страх подцепить какой-нибудь вирус?

Кван — это мини-торпеда, всего пяти футов ростом, слоненок в посудной лавке. Где бы она ни появилась, ее повсюду сопровождают шум и грохот. Может надеть лиловый клетчатый жакет поверх зеленых штанов. Она громко шепчет сиплым голосом, будто у нее хронический ларингит, хотя на самом деле никогда ничем не болеет. Раздает направо и налево советы и рекомендации, высказывая свое мнение по любому вопросу. Не важно, о чем идет речь — о разбитой чашке или о разбитом браке. Всегда подскажет, где выгодней отовариваться. Томми как-то подметил, что Кван верит в свободу слова и общества, а также в бесплатную мойку машины плюс заправка полного бака. За эти тридцать лет ее английский улучшился только в том, что касается скорости, с которой она на нем болтает. И в то же время она уверена, что блестяще говорит по-английски, то и дело поправляя мужа. «Не „уворовали“, — говорит она Джорджу, — а „скрали“».

Несмотря на все эти несоответствия, Кван считает, что мы с нею очень похожи. С ее точки зрения, мы связаны некой космической пуповиной, наградившей нас одними и теми же врожденными наклонностями, стремлениями, судьбой и удачей. «Я и Либби-я есть одно целое, — сообщает она новым знакомым, постукивая меня по голове. — Мы обе родились в год Обезьяны. Кто старше? Угадай! Кто, а?» А потом примется тереться щекой о мою щеку.

Кван никогда не удавалось правильно произнести мое имя — Оливия. Для нее я навсегда останусь «Либби-я»; не просто «Либби», а именно «Либби-я», Ливия, страна Муамара Каддафи.[5]Соответственно, ее муж, Джордж Лу, его сыновья от первого брака и вся его многочисленная родня называют меня «Либби-я». Окончание «я» меня особенно раздражает. Это китайский эквивалент обращения «эй», вроде «Эй, Либби, поди сюда». Я спросила Кван, как бы ей понравилось, если бы я представляла ее всем «Эй, Кван». В ответ она шлепнула меня по руке, зашлась от смеха, а потом просипела: «Понравилось, понравилось». Так что, полагаю, «Либби-я» — это отныне и на всю жизнь.

Не могу сказать, что я не люблю Кван. Как можно не любить собственную сестру? Во многих отношениях она заменила мне родную мать. Но иногда я испытываю угрызения совести, потому что не хочу с ней сближаться. В общем-то, мы и так довольно близки. Мы знаем друг о друге практически все, прожив двенадцать лет бок о бок, пользуясь одной уборной, одной зубной пастой, завтракая одними и теми же хлопьями каждое утро. Обычные дела, как и в любой другой семье. Я действительно думаю, что Кван добрая и очень-очень преданная. Она оборвет уши любому, кто осмелится сказать обо мне гадость. Это многого стоит! И все-таки я не хочу слишком сближаться, уподобившись некоторым сестрам, которые считают себя лучшими подругами. Я никогда не стала бы с ней откровенничать, выкладывая самые интимные подробности жизни, в то время как для нее это в порядке вещей. На прошлой неделе она сказала мне о Джордже: «Либби-я, я нашла у него родинка, большая, как ноздря, нашла ее на… Как вы называете эту штуку между ног у мужчины, по-китайски мы говорим йинан, круглую и сморщенную, как пара грецких орехов?»

— Мошонка?

— Да-да, нашла большая родинка на его мошонка! Теперь каждый день, каждый день должна осматривать Джорджи-я, его мошонка, чтобы родинка не начать расти.

Что касается внутрисемейных отношений, для Кван не существует никаких границ. Все открыто для подробнейшего и тщательного анализа — сколько денег ты истратила в отпуск, что у тебя не в порядке с кожей и почему ты выглядишь словно рыба в ресторанном аквариуме. А потом она удивляется, почему я, в свою очередь, не вываливаю на нее подробности своей личной жизни. Это, однако, не мешает ей приглашать меня на все скучные семейные сборища (помимо традиционного еженедельного ужина), как, например, на прошлой неделе, когда они устроили вечеринку в честь того, что после пятидесяти лет проживания в Штатах тетушка Джорджа получила-таки американское гражданство. Кван полагает, что только Всемирный потоп может оправдать мое отсутствие. И она будет громогласно изумляться: «Почему не пришла вчера вечером? Что случиться?»

— Ничего не случилось.

— Больная?

— Нет.

— Хочешь, приеду, привезу апельсин? Купила дешево, шесть штук за доллар.

— Нет, Кван, я в порядке, правда.

И так всю жизнь. Бездомная кошка, царапающая мое сердце. Всю жизнь она очищает мне апельсины, покупает конфеты, восхищается моими отчетами, твердит, какая я умница, гораздо умней ее. А я и пальцем не пошевелила, чтобы оправдать ее ожидания! В детстве я частенько отказывалась играть с ней. Потом то и дело орала на нее, говорила, что мне за нее стыдно. А сколько раз я врала, чтобы только от нее отвязаться! Но Кван всегда рассматривала мои взрывы как дельные советы, мои невнятные извинения как добрые намерения, мои редкие знаки внимания как символы настоящей сестринской любви. И когда я уже не в силах это терпеть, то в очередной раз срываюсь и говорю ей, что она сумасшедшая. Но прежде чем успею взять назад резкие слова, она погладит меня по руке, улыбнется и рассмеется. Рана, нанесенная мною, заживляется сама собой, в то время как меня не покидает чувство вины.

В последнее время Кван доставляет мне все больше хлопот. Обычно после третьего решительного «нет» она сдается. Теперь ее замыкает, словно неисправную схему. Когда я не злюсь, меня охватывает беспокойство, не начинается ли у нее опять нервный срыв. Кевин сказал, что, возможно, это просто климакс. Но, как мне кажется, дело не только в этом. Снова навязчивые идеи, разговоры о призраках… Она вспоминает Китай, о чем бы ни зашла речь, уверяя при этом, что непременно должна поехать туда, прежде чем все изменится и будет слишком поздно. Слишком поздно для чего? Она не знает.