Читать книгу "Гамп и компания - Уинстон Грум"

— Я теперь много читала про твой футбол, Форрест, и с нетерпением буду ждать матча, — вот как она выразилась.

Вообще-то я пригласил их не просто на матч. Скорее это было целое событие. Университет штата Алабама должен был играть с университетом штата Майами за победу в национальном чемпионате на Сахарном стадионе в Новом Орлеане в день Нового года.

Перед матчем игроки из Майами бегали по всему городу, бахвалясь тем, как они надерут Алабаме задницу. Они, мол, так «Малиновый Прилив» разделают, что тем потом всю жизнь будет стыдно на люди показаться. Звучало все это очень похоже на тех мудозвонов-кукурузников из университета Небраски, с которыми нам доводилось играть на Оранжевом стадионе, когда я еще был в команде. Но это было совсем-совсем давно, и всю дорогу становилось еще давнее.

В общем, приехали мы на игру, и вот что я вам скажу: картинка была что надо! В нынешние времена в футбол играли под огроменным куполом на поддельной траве и все такое прочее, но в самой игре ничего поддельного не было. По сути, это была война. Я заказал нам отдельную кабинку и пригласил кое-кого из старых знакомцев, с которыми в свое время не один год проболтался — в том числе и добрую старую Ванду из заведения со стриптизом в том же квартале. Они с Гретхен отлично поладили, особенно когда Гретхен сказала Ванде, что в Германии она официанткой в баре работала.

— Все они хотят только одного, милочка. Но это не такая уж скверная сделка, — так Ванда обрисовала ситуацию.

Чтобы не слишком залезать в описания, позвольте мне просто сказать, что «Малиновый Прилив» из Алабамы так круто отодрал этих «Ураганов» из университета Майами, что они свалили из города с опущенными мордами и поджатыми хвостами. Наконец-то я увидел, как моя старая альма-матер выиграла национальный чемпионат — и то же самое увидела Гретхен.

Малыш Форрест был вне себя от радости — особенно когда в перерыве объявили мое имя в числе прочих присутствующих здесь старожилов. Но Гретхен — та просто чуть не взбесилась!

— Защита! Защита! Защита! — только и могла она орать. И — ёксель-моксель! — наша защита была так хороша, что буквально вырывала мяч из рук у этих несчастных «Ураганов».

Когда матч закончился, мы все обнялись, и я понял-таки, что теперь, что бы еще ни случилось, мы трое были друзьями навеки. И это было очень славно, потому как я всегда любил дружить.

В один из дней на заливе было вроде как мглисто, и я подумал, что теперь для меня настало время выполнить мою задумку насчет старины лейтенанта Дена и Сью. Бедного старины Сью.

Тогда я достал маленькие баночки с пеплом, которые в тот день отдал мне в Кувейте генерал Шайскопф, пошел к пристани, забрался в свой старый ялик, отвязал его и погреб в бухту. Я уже рассказал малышу Форресту и Гретхен, что задумал, и они оба попросились со мной, но я сказал — нет, это я должен проделать сам, в одиночку.

— Эй, мистер Гамп, — кричит кто-то с берега. — А почему вы один из тех новых катеров с мотором не взяли? Вам больше не надо на лодке грести.

— А мне порой вроде как нравится, — крикнул я в ответ. — Просто ради старых добрых времен.

Так я и сделал.

Все дорогу по каналу в заднюю бухточку я слышу туманные горны лодок, звон от буев и все такое прочее, а солнце садится, как огромный красный бисквит сквозь мглу. Я пригреб к новым устричным банкам у завода по переработке отходов. Все к тому времени уже разошлись по домам, а потому все это место было предоставлено мне одному — и черт побери, воняло здесь на славу!

Я немного подрейфовал по ветру, а потом чуть-чуть подправил нос ялика, чтобы иметь больше места. Там, где по моей прикидке должны были расти самые большие и жирные устрицы, я открыл баночки и прочел короткую молитву, чтобы с Деном и Сью все было хорошо. Потом я выбросил баночки за борт в темную воду, и хотя мне в этот момент полагалось грустить, я почему-то не грустил. Они и впрямь пришли к концу своего маршрута, как я на это смотрел. Вообще-то я предпочел бы оставить Сью в каких-нибудь джунглях, но здесь в округе ничего такого нет, а потому я прикинул, что устричные банки тоже отлично ему подойдут. В конце концов, он будет там с Деном, своим другом. Я наблюдал за тем, как баночки словно бы порхают ко дну, и на какое-то мгновение они вроде как просияли мне в ответ, точно звезды, а потом исчезли.

Я развернул ялик и уже собрался было грести обратно, как вдруг услышал звон от одного из тех здоровенных буев со звуковой сигнализацией. Я поднял взгляд, и на верху буя, медленно покачиваясь взад-вперед, сидела Дженни, красивая как всегда. Добрая старая Дженни. Похоже, она всегда оказывалась на месте, когда я в ней нуждался.

— Ну что, Форрест, — говорит она, — кажется, ты наконец-то ко мне прислушался, да?

— Насчет чего?

— Ну, тогда. Насчет того, чтобы уделять внимание Дену.

— А, — говорю. — Угу. Думаю, прислушался. Очень славно, правда?

— Да, пожалуй, так оно и было. Тебе просто требовался человек, который бы все время повторял тебе слово «устрицы». И ты в конце концов получил картинку.

— Надеюсь, в этот раз я не напортачу, — говорю.

— Думаю, не напортачишь. Только не в этот раз.

— Ты вроде как грустная, — сказал я. — Что-то не так?

— Не-а. Просто этот раз может стать для нас последним, понимаешь? Я хочу сказать, по-моему, теперь у тебя и впрямь все хорошо. И мне надо другую рыбу жарить — или устриц очищать, — если ты понял, о чем я.

— А как же малыш Форрест? Я думал, все дело в нем.

— На самом деле нет. Дело всегда было в тебе. Малыш Форрест — славный мальчик. Он сам может о себе позаботиться. А вот ты… за тобой всегда приглядывать требовалось.

— Не уверен, что я ему нравлюсь, — сказал я.

— Думаю, нравишься, — говорит Дженни. — Это просто детство. Помнишь, какими мы были в его возрасте?

— Это было очень давно.

— А как насчет Гретхен? — спрашивает Дженни. — Как там все продвигается? Ты же знаешь, я уже давно тебе сказала, что она мне нравится. Она… она настоящий человек.

— Не знаю, — говорю. — Я вроде как стесняюсь, когда ты о чем-то таком спрашиваешь.

— Так не должно быть. В конце концов, мы с тобой свое отгуляли.

— Да, но не до конца. Я хочу сказать, это вроде как рано оборвалось.

— Так уж получается. Воспоминания — вот что главное в жизни, Форрест. Когда больше ничего не останется, воспоминания будут значить всё.

— Но ты ведь не говоришь о том, что я… что мы с тобой не…

— Как знать. Но посмотри — перед тобой еще вся остальная жизнь. И я думаю, теперь все у тебя хорошо. Не знаю, как ты это сделаешь, но не попрощаешься ли ты за меня с моей мамой и малышом Форрестом — просто своим особым способом?

— Ну да, конечно, но…

— Я просто хочу, чтобы ты знал, что я тебя любила. А еще, Форрест, что ты очень славный.