Читать книгу "Гамп и компания - Уинстон Грум"

— Как ты меня назвал?

— Я люблю тебя, папа, — вот что он сказал. И мне этого было достаточно. Так точно, сэр.

Так точно.

Вот так все это более-менее и заканчивается. После того как толпа разошлась, я прошел к бухточке. Там есть место, откуда виден весь ближний залив и пролив Миссисипи, а по ту его сторону и Мексиканский залив, и если бы вы могли, вы бы ясно увидели все до самой Мексики или Южной Америки. Но тем вечером было по-прежнему мглисто, а потому я просто прошел туда и сел на парковую скамейку. Малыш Форрест подошел и сел рядом со мной. Мы оба молчали, потому как я прикинул, что почти все уже было сказано, и это заставляло меня задуматься о том, какой же я все-таки счастливчик. Я нашел себе достойную работу, сына — гордого и высокого, и славные друзья у меня тоже в свое время были. Я не смог удержаться от того, чтобы всех их не вспомнить. Старина Бубба, Дженни, моя мама, Ден и Сью теперь уже ушли, но надо думать, не так далеко, потому как всякий раз, когда я слышу громкий туманный горн на воде или звон от буя со звуковой сигнализацией, я про них думаю. Они где-то там. А есть еще малыш Форрест, мама Дженни, сержант Кранц и все остальные — они по-прежнему здесь. И я не забыл о том, что Дженни сказала про Гретхен. А потому я в своем роде самый счастливый человек на земле.

Сказать осталось еще только одно: про мою жизнь решили снять фильм. Это необычно, даже для меня. До кого-то дошли слухи о том, что я идиот, который сделал добро, а в нынешние времена такого типа истории называются «человек собаку укусил».

В один прекрасный день голливудские продюсеры пришли и сообщили мне о том, что я должен быть в кинофильме. В общем, остальное многие из вас знают. В Голливуде и впрямь сделали кино, и все по всему миру ходили его посмотреть. Мистер Том Хэнкс, с которым я тем вечером в Нью-Йорке познакомился, тот сыграл мою роль — и это тоже было очень забавно.

Наконец настал тот вечер, когда надо было отправляться в Калифорнию, на церемонию вручения наград Академии. Я взял с собой всех своих друзей, и мы сели в зале — мне даже удалось родню Буббы туда посадить. И будь я проклят, если фильм не выиграл большинство наград Академии. А в самом конце, после того как все там друг друга поблагодарили, они решили заодно поблагодарить и меня.

Роль ведущего там исполнял мистер Леттермен, чудесный малый с большими зубами как частокол, дрессированной собачкой и всяким таким говном. И вот, в качестве, так сказать, последнего пункта меню он объявляет, что у них есть специальная награда для старины Форреста Гампа за то, что он «самый любимый официально признанный идиот в Америке», и меня зовут на сцену.

После того как мне вручают награду, мистер Леттермен спрашивает, не хочу ли я чего сказать перед телекамерами. По правде, я хочу, и я даже речь заготовил. Но потом оглядываю я все эти модные платья, дорогие украшения, красивых женщин, симпатичных мужчин и говорю первое, что мне на ум приходит. Понятное дело, это:

— Мне пописать охота.

Ну, поначалу никто не хлопает, не отпускает никаких замечаний, ничего такого. Я думаю, все они смутились, потому как нас снимает общенациональное телевидение и все такое прочее. Через несколько секунд затишья публика вроде как начинает глухо бормотать и перешептываться.

А мистер Леттермен, который чувствует, что должен быть здесь главным, тот, по-моему, не очень знает, что делать. Тогда он подает знак за кулисы, чтобы работники высунули оттуда такой огроменный крюк и утянули меня со сцены. И едва этот самый крюк цепляет меня за шиворот, как вдруг, пущенный из публики, над рампой пролетает снаряд. Малыш Форрест, похоже, так разволновался, что прожевал всю программку церемонии вручения наград Академии, раз на этих «Оскарах» никакого попкорна не подают, и вооружился, надо думать, крупнейшим в мире шаром из жеваной бумаги. И как только меня попытались стянуть со сцены, малыш Форрест швыряет свой слюнявый шар и попадает мистеру Леттермену аккурат между глаз!

Гретхен, понятное дело, приходит в ужас и орет: «Ах, боже мой!» Тут не иначе как светопреставление начинается. И вот что я вам скажу: картинка была что надо! Люди скачут, орут, тычут пальцами и верещат, а милейший мистер Леттермен барахтается позади помоста с микрофоном, пытаясь смахнуть с физиономии здоровенный шар из жеваной бумаги.

Но потом я слышу из публики один крик поверх остальных, а крик этот такой: «Это мой папа! Это мой папа!» И должен вам сказать, мне этого как пить дать достаточно. А потому, я так прикидываю, можно сказать: мы там стоим, а потом на всех нас занавес опускается.

Понимаете, о чем я?