Читать книгу "Черный русский. История одной судьбы Уцененный товар (№1) - Владимир Александров"

Фредерик Брюс Томас

Родившийся в Кларксдейле, Миссисипи

Фраза о месте рождения была запоздалым дополнением (Фредерик использовал другие чернила) и имела целью напомнить дипломатам о заявлении на получение американского паспорта. Тем не менее ничто из этого не возымело значения; дипломаты ему не поверили. Когда в следующий раз один из них будет писать в Государственный департамент, он назовет Эльвиру «внебрачной спутницей» Фредерика.

* * *

Объявившиеся в Берлине Валли с Ирмой были в тот период не единственным драматическим поворотом в семейной жизни Фредерика. Внезапно нашлась в Румынии Ольга, его старшая дочь, живая и как будто здоровая, замужняя, под фамилией Голицына. 13 июня 1921 года она послала из Бухареста в американское генконсульство в Константинополе телеграмму на французском языке с просьбой сообщить Фредерику о ее местонахождении и о том, что у нее «manque totalement» – «ничего нет». Получить эту новость должно было быть для Фредерика большой радостью и облегчением, ведь он вот уже два года ничего не слышал о дочери – с тех пор как она пропала во время эвакуации из Одессы. Он был очень близок с нею, и перед революцией готовил ее себе в помощницы. Ее новая фамилия вполне могла показаться Фредерику знакомой, поскольку Голицыны были одной из самых известных и великих княжеских семей императорской России; но, похоже, муж Ольги был всего лишь однофамильцем. Фредерик ответил на ее крик о помощи. К 1923 году он посылал ей по 1500 франков в месяц, что равняется сегодня нескольким тысячам долларов (его дела к тому времени пошли в гору), и продолжал делать это в течение трех лет, даже после того, как она уехала учиться в Париж.

Несмотря на хроническую нехватку денег, Фредерик сберегал то, что имел, и упорно старался обеспечить своей семье в Константинополе лучшую жизнь, какую только мог. Он заказывал для Эльвиры новые наряды у местной портнихи в Чичли, хотя и не стал покупать ей меховую муфту, стоившую 500 долларов по сегодняшнему курсу. Как он сказал одному дружелюбно настроенному американскому туристу, его сыновья учились «в одной из лучших школ на Ближнем Востоке», что в Константинополе означало: частной и иностранной. Летом 1921 года Брюсу было шесть, Феде – семь, а Михаилу – пятнадцать. Если учесть старание их отца заново утвердиться в качестве американца и его заявление о намерении вернуться в Соединенные Штаты и отдать сыновей в школу, то все трое, вероятно, ходили в одну из местных англоязычных школ – таких было несколько. Однако из трех сыновей только Михаилу суждено было завершить обучение, причем в Праге, которая станет в 1920-х годах прибежищем для молодежи из русской диаспоры.

* * *

В конце августа – начале сентября 1921 года в истории Турции, а следовательно, и в судьбе Фредерика произошел неожиданный поворот. Примерно в двухстах милях к юго-востоку от Константинополя, на пустынной Анатолийской возвышенности близ реки Сакарья – в месте, казавшемся очень далеким от мраморных кулуаров власти на берегу Босфора – турецкая националистическая армия, созданная под предводительством Мустафы Кемаля, выиграла ряд кровавых боев с греческой армией, которая вторглась в Турцию при поддержке союзников двумя годами ранее. Турецкая победа остановила греческий поход на Ангору, – или Анкару, как ее называют сегодня, – новую столицу националистов, и стала поворотной точкой в войне, которую турки стали праздновать как войну за независимость от союзнических оккупантов. В результате Италия и Франция оставили свои планы разделить Анатолию и вывели войска из этого региона. Год спустя Кемаль заставит союзников отказаться от Севрского договора, а вместе с ним и от плана превратить Константинополь в интернациональный город, – это будет решение, которое прямо затронет Фредерика. За свою победу при Сакарье Кемаль, уже избранный турецкой Большой национальной ассамблеей на пост президента в апреле 1920 года, будет повышен до ранга фельдмаршала и получит звание «гази» – «воитель против неверных» – почетное именование, восходящее к османам.

Этот отдаленный рокот войны и эти изменения на геополитической карте Турции еще раз напомнили Фредерику, что пора стать под защиту американского паспорта. Более того, в последние месяцы его финансовое положение наконец-то начало улучшаться. Его доходы возросли, и он смог выплатить большую часть своих прежних долгов. Кроме того, он стал вести себя увереннее с оставшимися кредиторами и американскими дипломатами, иногда даже умудряясь умиротворить Равндаля.

Когда 15 сентября Фредерик отправился в генеральное консульство, чтобы заполнить новую анкету на паспорт, он уже был лучше подготовлен. Принимавший заявление чиновник, Альфред Бурри, ньюйоркец по происхождению, также был намного добросовестнее, чем Аллен два года тому назад. И все равно Фредерик допустил серьезную ошибку, когда дело дошло до решающего документа – «Показания с объяснением длительного проживания за рубежом и опровержением презумпции экспатриации». В порыве откровенности, столь же бессмысленной, сколь и удивительной, он написал: «В настоящее время у меня есть растущее театральное предприятие в Константинополе, и я хотел бы находиться поближе к России, куда я надеюсь поехать, чтобы позаботиться о моей собственности в Москве, при первой же возможности». И, словно это могло быть оценено положительно, признался, что, хотя он и планировал совершить вскоре «деловую поездку» в Соединенные Штаты со своим «старшим мальчиком», «у меня настолько большое дело в Европе и России, что я должен быть рядом с ним еще какое-то время и при этом вместе с моей семьей». Когда Фредерик вышел из генерального консульства, он, возможно, был доволен тем, что покончил с важным делом, но не понимал, что сделал подарок тем в Константинополе и Вашингтоне, кто хотел отказать ему в защите, о которой он просил.

Оценка дела Фредерика, которую сделал Бурри и которую он должен был передать в Государственный департамент, говорит о его смешанных чувствах. Он признает, что Фредерик – очень умный предприниматель, который «владеет и управляет кабаре самого высокого класса» в Константинополе. Он также симпатизирует Фредерику и неявным образом дистанцируется от преобладающего в Америке расового предрассудка.

Строго говоря, это очевидно, что цветной, имеющий белую жену и не страдающий здесь от общественного бойкота или дискриминации, не захочет возвращаться в Соединенные Штаты. Его деловые интересы в России и других частях Европы и его довольно значительный успех будут также удерживать его от возвращения в Соединенные Штаты в ближайшие годы.

Но все это не помешало Бурри использовать против Фредерика его собственные слова, когда он заключил, «что он никогда не вернется с семьей в Соединенные Штаты для постоянного проживания». Окончательный вывод Бурри о заявлении был сокрушителен: «По моему мнению, мистер Томас – родившийся в Америке негр, живущий с внебрачной спутницей, [который] не может удовлетворительно объяснить свое длительное проживание за рубежом, чтобы получить американскую защиту; генеральному консульству следует ему в этой защите отказать».

* * *

Фредерик отделался от заявления на паспорт в интересный период своей жизни, когда он начал строить планы насчет нового, амбициозного предприятия, которое могло, при сопутствующей удаче, сделать его вновь богатым. К середине сентября летний сезон в «Стелле» подходил к концу. Ее «Зимний салон» мог функционировать чуть дольше – в октябре там с большим успехом пел свои декадентские песни Вертинский, – но приближение холодной погоды означало, что Фредерик должен был снова переместить свою деятельность в хорошо отапливаемое помещение. Ему нужно было какое-то свое место, которое он мог бы использовать круглый год.