Читать книгу "Имя кровью. Тайна смерти Караваджо - Мэтт Риз"

Роэро рассказывал о случившемся глубоко потрясенным тоном. «Что за мерзкое лицедейство», – возмущался Фабрицио. Роэро не раз совершал проступки гораздо более тяжкие, чем Микеле, и превращал их в темы для шуток.

Паж выбросил догоревший фитиль и занял свое место за спиной великого магистра. Его изящная рука рассеянно поглаживала край запотевшего кувшина с холодной водой на столике. Фабрицио, затаив дыхание, наблюдал за ней. Мальчик поднес мокрый палец к губам и облизал. Заметив взгляд Фабрицио, он поспешно убрал руки за спину. Фабрицио ощутил отвращение к себе – точно такое же, которое сам только что испытал к Роэро.

– Из-за чего начался спор за ужином, брат Роэро? – с тихой угрозой в голосе спросил Мартелли.

– Я нелестно отозвался о его картине в молельне, – ответил Роэро, – об «Усекновении главы Иоанна Предтечи».

– И что же вы сказали?

– Что он написал Саломею с мальтийской шлюхи.

– Откуда вам известно, что она шлюха?

– А с какими еще женщинами может знаться художник? Понятно, что послушникам на такую смотреть не пристало.

Караваджо уже ничего не поможет. Даже Мартелли был бессилен прекратить разбирательство. Фабрицио пожалел о том, что здесь нет его матери. Уж она бы рассказала о своем протеже. Он прищелкнул языком. Как же он слаб, раз в такие моменты нуждается в помощи женщины! Он вспомнил, как отчаянно отбивался Караваджо от него на постели. Казалось, он и отталкивает его, и обнимает.

Речь Роэро, казалось, никогда не кончится. Фабрицио тихо поднялся с места. Он заглянул в лицо Мартелли, ожидая указаний, но внимание старого рыцаря было сосредоточено на Роэро.

Фабрицио пробежал через двор замка. «Пусть вершат свой суд. Для меня Микеле не рыцарь и не художник. Плевать мне на их законы. Я сужу его другой мерой – любовью, а в ней у него никогда не было недостатка».

* * *

Караваджо разбудили доносящиеся сверху звуки потасовки. «Который час?» – подумал он и, когда люк открылся, понял, что на дворе самое темное время ночи. «Это Роэро пришел со мной покончить». Художник уронил руки и бессильно привалился к стене.

– Микеле, вылезай, – Фабрицио спустил в камеру лестницу.

Он поднялся. Рабы, подаренные ему великим магистром, склонились над телом тюремщика. Один из них занес дубину, чтобы размозжить ему голову, но Фабрицио придержал его руку.

– Я сказал им, что ты отпустишь их на свободу, если они помогут тебе бежать.

Африканцы подняли на Караваджо глаза голодных хищников. Они сбросили лежащего без сознания тюремщика в темницу и закрыли люк.

– Советую не подписывать им вольную, пока они не привезут тебя на Сицилию. Иначе они выкинут тебя в море, – и Фабрицио повел его к крепостной стене.

Веревка была прикреплена якорем к пустой караульной будке. Фабрицио дал африканцам знак перелезть через стену. Они беззвучно исчезли в темноте внизу – почти неразличимые на фоне волн, бьющихся о камни.

– Совет вот-вот исключит тебя из ордена, Микеле, – сказал Фабрицио. – И тогда великому магистру останется только выслать тебя в Рим.

– Ты ведь рискуешь, помогая мне.

Фабрицио отвел взгляд с беззаботностью человека, для которого все опасности остались в прошлом.

– Моя мать защищала тебя всю жизнь, Микеле. Я обещал ей охранять тебя на Мальте.

Караваджо перебрался через стену, взялся за веревку и в последний раз испытующе посмотрел на Фабрицио. Тот улыбнулся:

– Как будто мы снова дети и играем на материнском дворе. Вспоминай иногда о тех временах, даже если тебя коробит от мысли о том, что случилось потом.

– Я хотел тебя не меньше. Я пытался об этом забыть, но не могу.

– Ничто не забывается, Микеле. В этом и есть проклятие нашего мира, – Фабрицио схватил Караваджо за запястье. – Зажми веревку под мышкой. Оттолкнись двумя ногами сразу и спускайся по камням. Только не спеши.

Сильная рука Фабрицио сжала его плечо почти с нежностью.

– Когда спустишься, иди за рабами к мысу. Там вас будет ждать лодка. Я послал своего моряка проводить вас до Сицилии.

– Никогда этого не забуду, Фабрицио.

– Роэро тоже. Помни об этом и впредь будь осмотрительнее. Теперь твоей крови жаждут не только Томассони, – Фабрицио огляделся по сторонам: не видно ли стражей. – Когда я сидел в тюрьме, то мечтал о побеге. Хотел убежать от смерти. Теперь ты, Микеле, осуществишь этот план.

Караваджо стер с ладоней всю кожу, цепляясь за канат, чтобы не соскользнуть слишком быстро. Волны в бухте внизу бились о берег так, будто им не терпелось его поглотить. Наконец Микеле добрался до берега и пошел за молчаливыми африканцами по тропе над морем. За спиной послышался плеск якоря, который Фабрицио бросил в волны.

У трапа подпрыгивала на волнах гребная лодка с высокими бортами. Рабы взглянули на крепость, в подземельях которой сидели прежде в заточении.

Матрос Фабрицио был готов к отплытию.

– Ради бога, скорее, – прошипел он.

Рабы сели на весла. Моряк оттолкнулся от берега и взялся за руль. Караваджо оглянулся на крепостную стену, ища взглядом сына Костанцы.

Через час огни мальтийских фонарей скрылись за горизонтом, а вместе с ними – рыцари и написанные здесь картины.

Часть III

Голова Голиафа
Сицилия и Неаполь
1608

Глава 8

Бичевание Христа

Зарю в Палермо он встречал в одиночестве. Первые лучи солнца отражались в широких шляпках гвоздей, которыми холст был прибит к раме. Но некому было смотреть, как скользит по ним этот утренний свет.

Караваджо лежал вниз лицом, раскинув руки в стороны. Он завалился спать не раздеваясь, словно сраженный предательским ударом. Невзирая на летнюю жару, он, насквозь мокрый от пота, держал под рукой оружие и не снимал одежды, чтобы бежать, если вдруг нагрянет наемный убийца. В полутьме ему мерещились призрачные фигуры, и он следил за ними, затаив дыхание. В такую погоду древесина ставен постепенно рассыхалась, и когда ее касались лучи восходящего солнца, она начинала жалобно постанывать. И каждый скрип, каждый треск заставлял его сердце трепетать.

Возможно, убийцы придут сегодня. «Еще немного, и я сам буду рад этой встрече», – думал он.

Караваджо пытался представить себе, что чувствует святой перед казнью. В отличие от него святые точно знали, чем утешиться, какая судьба ожидает их души. Но когда он думал об их смерти, то воображение рисовало лишь обездвиженные тела. Мясо после бойни.

Художник склонился над доской с красками.

– Доброе утро, мои верные друзья, – прошептал он. Столь любимая им железистая глина из-под Сиены, желтовато-коричневая или красноватая после отжига; красная охра, также с тосканских холмов; белила, что делают из негашеной извести флорентийские монахи; зеленая земля из окрестностей Вероны; бесценный ультрамарин, полученный из лазурита, добытого из недр ханских земель – там, за далекой Персией… Всех их коснулся пальцами художник – краски действовали на него, как бальзам на раны.