Читать книгу "Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 4. Демон и лабиринт - Александр Фурман"

Соня тоже считала, что для дела так будет лучше, но чувствовала себя предательницей, причем всех сторон одновременно.

В связи с изменившимися обстоятельствами пришлось еще раз перераспределить роли: место Морозова занял Володя-Номинал, а его прежнего персонажа просто вычеркнули.

Ладушин, являясь, как он объяснил, лицом заинтересованным («в качестве автора слов»), с погрустневшими глазами уклонялся от участия в принимаемых решениях.

Фурман же был непривычно пассивен и немногословен.

– Фур, у тебя ничего не болит? – заботливо спросила Ирина. – А то ты какой-то вялый…

– Да… Голова немного болит.

Затылок у Фурмана действительно понемногу наливался тяжестью и болезненно пульсировал, но его «вялость» объяснялась не этим. Еще в самые первые дни после возвращения из Челябинска он пришел к выводу, что настоящей причиной их общего провала стал его отказ от исполнения главной роли, а вовсе не пресловутый морозовский «цинизм», на который все списывалось задним числом. Просто Морозов был более решительным и деятельным человеком и не стал долго раздумывать. Но подтолкнул-то его к «закрытию проекта» именно Фурман, в том числе своими «авторитетными» оценками и советами. Остальные, кажется, не придавали этому серьезного значения, но сам он теперь старательно воздерживался от навязывания своего мнения.

Кроме того, у него возник параллельный тайный интерес: «уйдя в тень», он внимательно присматривался к Ладушину как к возможному герою романа: ловил его интонации, ироничное хмыканье, характерные мелкие жесты… И убеждался в том, что этот выбор открывает большие возможности.

Еще через неделю Машка с удивившим всех спокойствием объявила, что ничего сколь-нибудь достойного с театральной точки зрения у них не получается. Возможно, дело в отсутствии опытного режиссера. Но слушать сделанную запись скучно и стыдно, настолько неумело и неестественно звучит там буквально каждое слово. Машка предложила компромиссный вариант: вырезать весь текст, оставив только песни (которые даже на ее пристрастный взгляд были записаны неплохо), добавить к ним еще несколько из тех, что в Челябинске не знают или не поют, и отправить туда эту пленку просто в качестве маленького дружеского подарка. Это, по ее мнению, было бы честно и вполне адекватно. И, что тоже немаловажно, тогда всю работу можно закончить за пару-тройку дней. Все облегченно выдохнули. Ради такого дела можно и Морозова вернуть, насмешливо добавила Машка специально для Сони, – даже его злой гений вряд ли сможет тут что-то еще испортить, хотя кто его знает… Оценив шутку, все заулыбались. Но Володя-Номинал вдруг выступил против отказа от первоначального плана. Он был уверен, что текст Игоря сам по себе не так уж плох и, хотя исполнение у них пока действительно хромает, со спектаклем все еще вполне может получиться, поэтому нет никаких разумных оснований прекращать репетиции. Ситуация возникла неловкая, и Ирине пришлось взять ее разрешение на себя. Она жестко, но доходчиво объяснила Володе, что предлагаемый вариант на самом деле всех устраивает и ему надо просто с этим смириться. «Ты бери пример с Ладушина: вот уж кто, казалось бы, должен сейчас больше всех страдать и протестовать, ведь это с его несчастным произведением обошлись так безжалостно – сначала долго и упорно резали на части, переставляли, вычеркивали, а потом вообще выбросили все к чертовой матери, – а он ничего, сидит вон, улыбается как ни в чем не бывало!..» Игорь так холодно и невидяще посмотрел в сторону Ирины, что Фурман поежился. Но ей, похоже, такие его взгляды были не впервой, и она даже нарочно его поддразнивала, а зачем – Фурман не понял. Напоследок Ирина очень грамотно похвалила Володю, на котором действительно держалось все пение вторым голосом, и он, покраснев, смущенно пробормотал: ладно, я вижу, мне вас не переспорить, так что делайте как знаете…

У всех, кто приехал на следующую репетицию (Ирина не смогла выбраться), настроение было уже совсем другое: теперь оставшуюся часть работы, вполне посильную и обозримую, можно было постараться сделать действительно хорошо, пусть даже только для самих себя.

Игорь выглядел усталым и осунувшимся («в школе задали много уроков», коротко объяснил он Фурману), но тоже держался бодрячком. Его синие глаза за стеклами очков оживленно поблескивали, он загадочно улыбался и все время шутил, комментируя происходящее, а когда Машку начинало раздражать это непрерывное ерничанье и хихиканье «на задней парте», он тут же напускал на себя серьезный вид и демонстративно призывал всех сосредоточиться.

Соня, которая была озабочена отложенными из-за репетиции делами, все больше нервничала. В какой-то момент она не без укора призналась Фурману, что ее коробит эта атмосфера бурного мужского веселья. Было шумно, и в ответ он только недоуменно пожал плечами: не понимаю, почему ты так остро реагируешь на всякую ерунду. Вскоре Соня объявила, что должна ехать – мол, другая важная работа больше не может ждать. Машку ее неожиданный отъезд расстроил, а у Фурмана, когда он более отстраненным взглядом присмотрелся к Игорю, возникло подозрение, что перед приходом сюда тот немного выпил. Это неприятное обстоятельство, конечно, многое объясняло.

В том числе и то, что после Сониного ухода Игорь вдруг стал проявлять к Машке какой-то «не совсем дружеский» интерес. Она и сама это заметила, осадив его в своей обычной грубовато-насмешливой манере. Но Игоря это не остановило, а лишь заставило использовать более изощренную тактику «мягкого подкатывания и умасливания», которую Фурман уже не раз наблюдал прежде в его обращении с девчонками, считая ее проявлением особого коммунарского педагогического мастерства. Теперь все встало на свои места, и Фурману стало смешно. Заодно он по-новому оценил Машкин наряд: кроме всегдашних заношенных рваных джинсов на ней была настоящая теплая тельняшка с длинными рукавами. На завистливые вопросы Машка гордо ответила, что этот шикарный подарок сделал ей хозяин квартиры, когда-то отслуживший в десанте. Естественно, его тельняшку она могла носить только навыпуск, а рукава приходилось подворачивать чуть ли не наполовину. Но все это лишь удачно подчеркивало Машкину «хипповость», как и очевидное отсутствие лифчика (конечно, не исключено, что свободолюбивая Машка вообще обходилась без этого предмета, просто Фурман этого не замечал).

Фурман попытался уцепиться за слабенькое оправдание, что, возможно, «нехорошую» активность Игоря спровоцировала эта откровенная одежка, усилившая воздействие алкоголя (кстати, что он пил – водку небось, не пиво же?). Но ему и самому в это не верилось.

Дипломатично выдержав десятиминутную паузу, он мяг ко предложил всем на сегодня закончить. Но Машке для решения каких-то технических вопросов с записью еще нужна была помощь Володи, а Игорь уходить, похоже, вообще не собирался. Поскольку никакого полезного участия от Фурмана больше не требовалось, он мог бы уйти и один, но, поколебавшись, решил, что оставлять Игоря без «дополнительного присмотра» все же не стоит. Конечно, Машка и не в такой детской ситуации могла сама за себя постоять. Да и хозяева были дома. Но из-за Игорева самодовольного и тупого мужского упрямства атмосфера в комнатке довольно быстро накалялась. (Хорошо еще, что Соня вовремя сбежала и не увидела всего этого безобразия…)