Читать книгу "Маленький лжец - Митч Элбом"

Из страны.

– Что? Когда?

– До завтрашнего утра.

* * *

Вот так Удо Граф во второй раз в своей жизни оказался в бегах. Прихватив всего один чемодан с ценными вещами, которые успел собрать за ночь, он на рассвете вылетел в Нью-Йорк, а там пересел на рейс до Рима. Не забрал документы из офиса. Не попрощался с женой. Он стал призраком. Когда в офис Картера пришла полиция, сенатор рассказал, что неделей ранее уволил человека по имени Джордж Меклен по личным причинам. О его прошлом Картеру было известно лишь то, что Меклен эмигрировал из Бельгии и добросовестно трудился на своём посту. Где он находился теперь, сенатору было неизвестно.

Удо пришлось четыре месяца сидеть в хостеле в пригороде Рима, пока его итальянские знакомые делали ему новую личность. Та же подпольная организация, которая помогла ему сбежать после войны, по-прежнему имела итальянскую ячейку, хоть и не была уже такой могущественной, как прежде. В конце концов Удо продали итальянский паспорт, однако на это потребовалась огромная сумма, которую Удо выскреб из своего сейфа. Его «прикрытием» стала работа в тирольских Альпах на производстве фасованного мяса, где не требовалось знание итальянского. Он мёл полы и отслеживал посылки. Такая низкоквалифицированная работа терзала ему душу.

Каждый новый день, проведённый в ссылке, казался Удо потраченным напрасно. В Вашингтоне он к чему-то стремился. Имел деньги. Влияние. Благодаря всем грязным поручениям имел рычаг давления на Картера и планировал нажать на него, когда подвернётся подходящий момент.

А теперь он был лишён всего – и это стараниями старого еврея из Вены и Брата, как крысу, загнавшего Удо в канализационный люк. Что ж. Крыса тоже умеет охотиться. А в соответствующих обстоятельствах может и убить. Удо размышлял о том, как избавиться от этих двоих, с тех пор как его самолёт вылетел из Вашингтона.

Удо снова взглянул на дату в календаре. 15 марта. Он получил письмо с вырезкой из греческой газеты, где говорилось о церемонии по мёртвым евреям в Салониках и об ожидаемых почётных гостях. Имена Охотника за нацистами и Брата были обведены красным цветом, а на полях, очевидно, одним из его скрывающихся товарищей-нацистов, от руки было выведено два немецких слова.

Beende es.

«Покончи с ними».

Удо подошёл к полке и взял бутылку бренди. Салоники? Как хорошо. Этот город был свидетелем его прекрасной работы, а теперь станет местом его коронации. Убийство Охотника за нацистами облегчит судьбу тех, кто по-прежнему скрывается. И тогда можно будет вылезти из нор. Занять своё почётное место под солнцем.

Удо открутил крышку и сделал ещё один глоток. Потребуется маскировка. И пистолет. У него уже подготовлено и то, и другое.

Дорога каждого

Если слова – мерило того, насколько глубоко люди ценят что-либо, тогда вы, должно быть, очень мной дорожите. Только подумайте, сколько у человечества есть выражений с Правдой.

«Честное слово». Или «могу я быть с вами откровенен?». «Смотреть правде в лицо», «если честно», «по правде говоря», «правда в том, что…», «горькая правда», «прописная истина», «что правда, то правда…»

И ведь это только на одном языке. Есть ещё на французском: Je dis la verité («Я говорю вам правду»), или на испанском: la verdad amarga («горькая правда»). Немцы говорят sag mir die wahrheit («скажи мне правду»), хотя в годы войны эту фразу постигло забвение. На греческом правда – это Aletheia, что буквально означает «не забывать» – признание того факта, что мною часто пренебрегают.

Как бы то ни было, из всех многочисленных фраз, отсылающих ко мне, я более всего неравнодушна к выражению «правда, как она есть». Можно без труда представить, как эти слова звучат из уст короля. Как их произносит мать, расспрашивающая своего ребёнка. Как правду требует раскрыть Всевышний.

Правду, как она есть.

И она возвращает нас к месту, где началась эта история, – в город Салоники, на площадь Свободы, где четыре десятилетия назад нацисты унижали девять тысяч еврейских мужчин в день Шаббата: вывели под палящее солнце, заставили снова и снова приседать без передышки, избивали тех, кто падал, и убивали тех, кто сопротивлялся.

На этот раз, днём 15 марта, большая толпа горожан собралась в том же месте, чтобы вспомнить о позорных преступлениях той эпохи. Одни несли красные гвоздики в память о погибших. Другие держали в руках белые воздушные шары, на которых было написано два греческих слова.

Poté Xaná.

«Никогда больше».

Себастьян стоял на сцене с листом в руках

Ветер трепал его спадающие на лоб волосы, пока Себастьян с жаром рассказывал в микрофон о том, как много евреев пострадали в Салониках в 1940-х годах. Он говорил об избиениях. Об унижениях. О беспорядочных расстрелах. О жёлтых звёздах, которые их заставляли носить на одежде. О гетто барона Хирша. О колючей проволоке над стенами и трагической участи для каждого, кто пытался сбежать.

Себастьян рассказывал, как нацисты отдали бизнес его отца двум незнакомым людям и выставили его из его же магазина. Произнося эти слова, он думал о том, присутствуют ли сегодня в толпе дети тех незнакомцев и испытывают ли они хоть каплю стыда за своих родителей.

– Они разрушили нашу историю, нашу общину, наши семьи, – восклицал Себастьян. – Но наша вера по-прежнему с нами. Сегодня мы вспоминаем погибших. Но завтра борьба за правосудие должна продолжиться…

Присутствующие кивали. Кто-то аплодировал. Договорив, Себастьян отошёл в сторону и дал слово Охотнику. Охотник завершил выступление словами: «Мы никогда не остановимся и никогда не забудем», и толпа начала двигаться в сторону старого вокзала.

Себастьян занял место впереди. Он глубоко вдохнул и прищурился, глядя на облака. Было холодно для марта, и казалось, что вот-вот пойдёт дождь. Себастьян сунул руки в карманы. Хоть он и был рад, что мероприятие состоялось, но чувствовал, что было в нём что-то неправильное. В марше шагали здоровые, сытые люди, много молодых, да и не все присутствующие были евреями. На людях была модная одежда и беговые кроссовки. Здания тоже были не такими, какими их помнил Себастьян. Вот здесь появилась огромная парковка. А там построили новое здание суда. Старый рынок в Лададике, где когда-то продавали оливковое масло, переделывали в развлекательную зону, а на брусчатых улочках появились кафе и бары.

Всё вокруг казалось слишком современным, слишком ярким для такого серьёзного мероприятия, как будто Себастьян пытался втиснуть взрослую ступню в детский ботинок. Но, с другой стороны, увековечить память о событиях это не то же самое, что переживать