Читать книгу "«Князья, бояре и дети боярские» - Михаил Бенцианов"

Не исключено, что в последнем случае оно было получено еще до опричных переселений. На Земском соборе 1566 г. Д.Б. Молоцкий представлял коломенских детей боярских, хотя незадолго до этого, в 1565 г., в поручной грамоте по И.П. Яковлеве он фигурировал как «вязмитин». Согласно сделанным в Дворовой тетради пометам, уже в 1550-х гг. мещовским сыном боярским стал В.М. Безобразов[469].

Расположение на стратегическом смоленском направлении, постоянные испомещения по спискам определяли высокий уровень унификации местной корпорации. Отрывок списка раздачи жалованья членам государева полка 1556/57 г. показывает, что все вяземцы к этому времени уже обладали кратными десятичными окладами. Из них А.Т. Тишков, посол в «Ногаи», отсутствовал на серпуховском смотре 1556 г., поскольку был взят в плен «беглыми мирзами казаками». Оклад ему был установлен, следовательно, еще в предыдущие годы. Сопоставление писцовой книги с вяземской рубрикой Дворовой тетради показывает, что здесь проводилась ротация состава местных дворовых детей боярских (Болотниковы, Хитрого, Кикины)[470].

Масштабные изменения личного состава, начавшиеся за несколько десятилетий до введения опричнины, утрата служебной специализации и отсутствие собственных традиций службы превращали представителей вяземской корпорации в удобный материал для реализации различных начинаний центрального правительства. Стоит отметить «придворный» характер вяземских землевладельцев конца 1550-х гг. Вяземская корпорация дала 56 своих представителей в «избранную тысячу» и в дальнейшем активно пополнялась за счет тысячников из других уездов. Тысячниками, в частности, были И.Т. Загряжский, князь Ф.А. Мещерский, Ф.С. и А.А. Ульянины Давыдовы, перешедшие в ее состав в 1550-х гг.[471] На высоком уровне находилось здесь и соотношение дворовых и городовых детей боярских. В разряде полоцкого похода 1563 г. присутствовало 110 дворовых и 202 городовых «вязмич». Несмотря на отсутствие членов Боярской думы (при организации опричнины это могло сыграть положительную роль), вязьмичи были на хорошем счету, получали разрядные назначения разного уровня. Участвовали они и в службах общегосударственного характера.

Вяземскими помещиками в середине XVI в. были ближайшие сподвижники Ивана IV, многие из которых стали организаторами опричнины (А.Д. Басманов, Д.А. Чеботов). Вероятно, именно это обстоятельство определило судьбу Вяземского уезда, вошедшего в 1565 г. в состав опричнины.

Смоленский уезд

Взятие Смоленска в 1514 г. зафиксировало границы Московского государства на несколько последующих столетий. Смоленская земля разительно отличалась от всех предыдущих примеров территориальных приобретений, полученных в войнах с Великим княжеством Литовским. Статус Смоленска был подтвержден несколькими «привилеями», в которых оговаривались права «князей, бояр и панов смоленских». Из всех городов московско-литовского порубежья Смоленск имел наиболее тесные связи с господарской властью. Многочисленные смоленские бояре активно проявляли себя на служебном поприще, выполняя различные военные и административные поручения (среди них были и собственно смоленские «уряды») и получая за них щедрые пожалования от виленского двора. Всего, по подсчетам М.М. Крома, в конце XV в. здесь насчитывалось порядка полутораста боярских родов[472]. Это – не менее 700–800 человек, к которым следует присоединить несколько тысяч слуг более низкого ранга: путных бояр, панцирных, доспешных, щитных слуг и т. д. Развитые традиции имело в Смоленске городское самоуправление. Недостаточно было просто завоевать этот город. Необходимо было решить вопрос о его закреплении, тем более что, занимая важное стратегическое положение, Смоленск был ориентиром для населения близлежащих городов и крепостей, которые внимательно следили за происходящими там событиями.

Присоединение Смоленска и общий ход военной кампании 1512–1514 гг. получили подробное освещение в историографии. Значительно меньшее внимание уделялось дальнейшей судьбе Смоленской земли. В нескольких специальных исследованиях период между взятием Смоленска и его героической обороной в начале следующего столетия (1609–1611 гг.) набрасывался широкими мазками, без достаточного углубления в тему. В значительном числе из них отсутствовал разбор источников и некритично воспринимались сведения, разборной десятни «дворян изведенцов и городов туточных уроженцов» (так называемой «смоленской десятни 1574 г.»)[473]. Тема «выводов» прежних смоленских землевладельцев была рассмотрена М.М. Кромом в контексте изучения политики московского правительства по закреплению новоприсоединенных земель. По признанию самого автора, он, однако, ограничивался рассмотрением «начальной стадии этого процесса». Ряд наблюдений по истории Смоленской земли XVI в. был высказан в работах источниковедческого характера и не получил дальнейшего развития[474].

«Невнимание» историков к смоленской проблематике имеет объективный характер и связано с дефицитом сохранившихся источников. Сведения летописных текстов, относящихся к Смоленску, крайне лаконичны и зачастую дают простор для различных толкований. Не сохранились до нашего времени тексты писцовых описаний Смоленского уезда, а поземельные акты с упоминанием «смольнян» единичны. Более широкие возможности дает использование посольских книг. Смоленские помещики часто фигурируют здесь в качестве приставов и гонцов. Всего, таким образом, удается насчитать несколько десятков имен различного времени.

Трудно оценить общее число смоленских бояр и князей, оставшихся на своих землях, после перехода Смоленска в 1514 г. в руки Василия III. Многие из них сохранили верность своим литовским «сюзеренам». Другие – перешли на службу к московскому правительству, которое подтвердило права Смоленска выдачей особой жалованной грамоты («грамота жаловальная смоленская большая всей земле»). Некоторые смоленские бояре были сразу же задействованы в военных действиях. Реестр русских пленных 1519 г. содержит имя Ивана Ногишкина, «смолнянина», среди тех, кто «под замъки ж вкраиными пойманы». К 1525 г. он умер в плену[475].