Читать книгу "Уроборос - Этери Чаландзия"

* * *

Из своего укрытия, как раненая крыса, забившаяся в щель, Егор наблюдал за происходящим. Они сидели недалеко друг от друга. Одна впереди, другая сзади. Спектакль был одноактный, без антракта, и Егор понимал, что надо уходить. Можно было только гадать, специально они так все устроили, или это обстоятельства соединили всех троих вокруг сцены. Так или иначе, Егор ощущал тошнотворную беспомощность. От него мало что зависело.

И он удрал. Смылся. Свалил. Смотал удочки.

Ферзь — самая сильная шахматная фигура. Может перемещаться во всех направлениях. В старину мог ходить и как конь, за что назывался «ферзь всяческая». Материальная ценность ферзя равна нескольким пешкам. Максимально уязвимое положение имеет при атаке в дебюте. Позже в миттельшпиле и эндшпиле представляет реальную угрозу. Название «королева» появилось в пятнадцатом веке в связи с усилением авторитета и политической власти королевы Испании Изабеллы Кастильской.

Существует задача о восьми ферзях, в ней надо на обычной шахматной доске расставить восемь королев так, чтобы ни одна не находилась под боем другой. На первый взгляд почти невыполнимая задача имеет… девяносто два решения. В его случае речь шла о двух взбесившихся ферзях, и он выбрал девяносто третий вариант.

Он сбежал. Выключил телефон и улепетнул. Дела могли подождать. Нога горела. Егор внимательно всматривался в злой зимний мрак. Два ферзя всяческих мерещились ему за каждым углом, за каждым поворотом. Но он успел. Как угорь Бродского из проклятой Балтики[8]ускользнул от преследования.

Альберт дал ему ключи от загородного дома. Друг явно был растерян и расстроен, но у Егора сейчас не было сил даже на кухне посидеть, рюмку вместе выпить. Он только поблагодарил, обнял и пообещал позвонить, как доберется. И знакомой дорогой рванул прочь из города. На месте оказался глубокой ночью. Отомкнул ворота, тяжелые, как вход в Аид, пристроил машину. Снега намело столько, что пришлось поработать лопатой, но сейчас физическая нагрузка была в радость. Егор расчистил крыльцо, отодрал примерзшую входную дверь и вскоре разводил огонь, включал котлы, батареи и собирал одеяла.

Прошло время, прежде чем тепло начало распространяться по дому. Изнутри Егор уже давно согревал себя коньяком, который поспешно, все еще словно уходя от погони, купил в придорожном магазине. Там же он прихватил нехитрый набор — хлеб, сыр, колбасу, яйца. Он повозился на кухне с плитой и сковородками и пожарил себе варварскую яичницу, крупными кусками накрошил в нее колбасу и сыр. Устроился с тарелкой рядом с камином, принялся жадно есть. Не забывал прикладываться и к бутылке.

Скоро его разморило от сытости, коньяка и свежего воздуха. Он заснул прямо на полу, завернувшись в два пледа. В камине огонь с треском пожирал крепкие поленья. Когда Егор открыл глаза, напротив него сидела Нина. Сидела, как Исида, с неестественно выпрямленными ногами и руками, словно выломанная в двухмерную плоскость. Не отрываясь, смотрела на него немигающими глазами. Он приподнялся на локте.

— Нина…

Она не пошевелилась. Егор похолодел. Как она могла здесь оказаться? Догадалась. Дозвонилась. Почувствовала. Так или иначе, она сидела перед ним. Поломанная, немая, но живая. Егор зашевелился, хотел встать, но вдруг обнаружил, что не может. Он присмотрелся. Больная нога таяла. Он даже не решился дотронуться до нее. В жарком свете камина конечность растекалась по паркету. Он уже был не в состоянии встать и подойти к Нине. Но Егор и не хотел. Больше страха потерять себя у него был страх приблизиться к ней. Она сама на себя была не похожа. Бездушный идол с мертвым взглядом.

Вдруг она шевельнулась. Глаз дернулся. Она сделала движение рукой, и он заметил в ее ладони большой ключ. С трудом, преодолевая сопротивление, она вставила его себе в солнечное сплетение. Егор видел, как металл вошел внутрь, но то, что приняло его… разве это была плоть? Раздался ржавый скрип, как стон, и ее лицо исказилось от боли. Надавливая обеими руками, она проворачивала в себе ключ. Как будто выкручивала свое нутро, свои кишки и внутренности. Он оцепенел от отвращения. Из Нины вываливались какие-то болты, гайки, выскочила и побежала по полу пружина, вытекла густая жидкость, то ли кровь, то ли машинное масло. Наконец, она закончила, распрямилась и застыла, закрыв глаза и не мигая. Мгновение было тихо, потом что-то внутри крякнуло, щелкнуло, закрутился диск, и сквозь разбитную музычку пьяного оркестра в две скрипки, гармошку и трубу ударил бой. Нина одновременно вскинула руки и распахнула глаза. Страшным светом полыхнуло в комнате. Удары невидимого колокола били, причиняя ей физическую боль. На глазах Егора разваливалась жизнь.

С криком, на вдохе он проснулся. Где-то в глубине дома звонил телефон. Нога затекла, но была на месте. Нины не было. Огонь в камине почти погас. Выходя из комнаты, он обернулся. Странно, ему казалось, что стула в комнате не было. Сейчас он стоял на том месте, где его оставила Нина.

* * *

Когда отгремели аплодисменты и толпа начала расходиться, девушка подошла. Сказала, что хочет поговорить. Нина кивнула. Они присели на освободившиеся места.

Меньше всего Нина думала о ней. Любовница была не женщиной, болезнью. У нее было множество лиц, сливавшихся в одно, и это лицо не имело никакого значения. В глубине души Нина романтизировала выбор Егора, но его кицуне оказалась обычной лисицей с одним хвостом[9]. Хвостом довольно ободранным и поджатым. Она была молода. Они всегда бывают молодые. Дурное дело требует свежей крови. И она находится всегда.

Что привело ее к Нине? Что заставило выйти из тени? Удача или, наоборот, отчаяние? Желание все испортить, поправить или навредить? Нина, как хищник, наблюдала за жертвой, так неосмотрительно приблизившейся к ней. Она чуяла кровь и не могла сдержать ликования.

Девушка стиснула потные кулачки и начала. Человек на многое готов, лишь бы то, что он считал своим, не досталось другому. Отступая, проигравшая армия оставляет на своем пути лишь разрушение, хаос и смерть. Потребовалось совсем немного времени. Она не смотрела на Нину и говорила, говорила, все быстрее, словно боясь, что ее прервут или она что-то забудет. А Нина сидела и боялась, что ее что-то спугнет и заставит замолчать.

Они остались одни в пустом зале. Почему Нина слушала ее? Потому что это был лучший день в ее жизни. Она старалась сдержать подступающую эйфорию. Нина ликовала. Она сидела, расправив и распушив все свои хвосты, сколько их там у нее было, и ее сердце билось в предчувствии полета. Сомнения закончились, вопросов больше не оставалось. Пусть не завтра, не сейчас, но Нина сможет освободиться и взлететь. Улететь от них всех и, возможно, даже справиться с желанием нагадить на головы на прощание.