Читать книгу "Каблуки в кармане - Этери Чаландзия"

Быть самой собой. Казалось бы, что проще? Не выжившей из ума Марианной Вениаминовной из соседней квартиры, не Гаврилой Степановичем, начальником-самодуром, не вашим мужем, не его мамой, не своей мамой, не братом, не сестрой, не Муамаром Каддафи, не российской сборной по футболу. Тихо, мирно – самой собой. Но вот вопрос – быть самой собой, как это?

Задавшись целью, я посвятила годы захватывающему эксперименту и теперь могу с уверенностью сказать – это практически невозможно! Впервые проблески догадок, сформировавшиеся позже в несокрушимое убеждение, появились в один совершенно заурядный вечер. Приглашенные на официальное, но не протокольное мероприятие гости разбились на группы и пары и расселись за столами – лакомиться дичью и точить лясы. Ну а что еще делать в подобных случаях? Кто-то налегал на дичь, кто-то – на лясы, а я попала в переплет. Милый и интеллигентный с виду человечек взялся обстоятельно, не пропуская ни детали, ни минуты, описывать мне собственную жизнь, аккурат от момента счастливого зачатия. Когда он подошел к своему появлению на свет, я уже была в обмороке. Понимая, что впереди меня ждут еще лет шестьдесят этой бондианы, я отпросилась в туалет.

Следующие два часа я только и делала, что металась между дамской комнатой и столом. Мне хотелось смыть саму себя в унитаз, но я цепляла на обезображенное гримасой крайней заинтересованности лицо вымученную улыбку и плелась обратно. Конечно, я надеялась, что за время моего отсутствия кровосос найдет себе новую жертву. Как бы не так! Безмятежно улыбаясь, он встречал меня, на всякий случай повторял последнюю фразу, закрепляя пройденный материал, и вновь запускал пыточный аппарат.

На третьем часу, заглянув в его прозрачные глаза, я поняла, что мне давным-давно надо было бы сделать. Положить руку на локоть мужчины, легонько потрясти, привлекая к себе внимание, затем взять со стола поднос, сбросить с него фрукты и ударить им рассказчика по голове. Если этот нехитрый маневр отвлечет-таки его от слезливого описания трагической гибели первого хомячка, считай, полдела сделано.

– Дорогой Степан Ильич, – мягко вступила бы я, – не объясните ли мне, какие такие невидимые признаки навели вас на дикую мысль, что я триста лет не слышала звуков человеческого голоса и всю жизнь мечтала узнать, что было нарисовано на вашем ночном горшке? Почему из уважения к вашему возрасту и положению я должна выслушивать всю эту ахинею, а вам даже в голову не приходит, что у меня уши болят от совершенно бесполезной, ненужной и неинтересной болтовни? Почему за долгие годы ни одна сволочь не научила вас приемам необязательного трепа, не говоря уже об искусстве интересной беседы с очаровательной незнакомкой?! И почему я́ должна теперь за всё это расплачиваться?!!

Последние мои слова потонули бы в грохоте обрушения с потолка двухтонной люстры. От моего энергетического напора уже давно разлетелись бы, размазавшись по стенам, гости и фрукты, посуда превратилась бы в мозаику, а скатерти сорванными парусами носились бы по помещению… Прокля́тый Степан Ильич, наконец, заткнулся бы, и я в относительном спокойствии провела остаток вечера.

Как бы не так! Вместо всего этого я в очередной раз сделала виноватое лицо и побежала в туалет. И вот там, заискивающе заглядывая самой себе в глаза, я собралась с духом, вдохнула, выдохнула и призналась сама себе, что проиграла. Да, я могу написать книгу, дать интервью на телевидении, самостоятельно проехать на машине от Москвы до Владивостока, но я не могу заставить бесцеремонного человека замолчать и не портить мне вечер. Воспитание, робость, трусость – не знаю, что еще, – просто не позволяют мне этого сделать. Если бы я была самой собой, я и правда в куски разнесла бы этот зал приемов, но я не могу… Так что в активе оказываются уцелевшая недвижимость и счастливо коротающий время зануда, в очередной раз отведший душу, а в пассиве – я. Тряпка.

Я покорно вернулась к своему пауку-мучителю, утешаясь мыслью, что это слабость момента. Что у меня плохое настроение, я заболеваю, и у меня просто нет сил бороться. А иначе я бы тут показала всем кузькину мать!

* * *

Еще более изощренным и безнадежным образом неспособность быть самой собой проявляется в отношениях с близкими людьми. Вы замечали, с каким мармеладным видом держится в общественных местах женский пол? Нет, бывает, что и мужики ведут себя, как сахарные зайчики, но это случается реже. Развращающее соотношение «сорок девок один я» все еще позволяет им бесчинствовать на территории межполовых и межличностных отношений, поэтому такой уровень содержания сахара, как в дамской улыбке, вы редко обнаружите на мужской физиономии.

Однажды мне довелось ехать в скоростном сидячем поезде из одного города в другой. Места напротив заняла супружеская пара средних лет. Все вежливо улыбнулись друг другу, поезд тронулся, и в течение следующих пяти часов на моих глазах мужчина из человека разумного мутировал в макаку. На перрон места назначения вышло конченое животное.

Началось с того, что он что-то проворчал себе под нос. Основная мысль еще не просматривалась, но можно было разобрать слова «не люблю» и «ехать спиной». Фрагменты складывались в единое целое, и на этом этапе я внутренне поддерживала мужчину, поскольку железнодорожникам явно плевать на такое понятие, как комфорт. Конструируя полвагона сиденьями в одну, а другую половину – в противоположную сторону, они настаивают, что не эта глупость, а слепой случай виноват в том, что вы опять катитесь в соседний город вперед затылком.

Через минуту мужчина повторил свою мысль еще тихо, но уже вполне отчетливо. Еще спустя пять минут он во весь голос заявил, что ему не нравится ехать спиной навстречу неизвестности. Оставшиеся четыре часа пятьдесят четыре минуты он не переставая орал на жену, на проводника, на газету, в которой опять врали, на деньги, которых опять не было, бесился, что за «бортом» шел снег, а ему не несли чай, а когда принесли, оказалось, что забыли сахар! Единственным существом, которое он не тронул, почему-то оказалась я. Как я потом сообразила, видимо, не предложив ему поменяться местами, я просто перестала для него существовать. Над остальным миром он измывался до конца поездки.