Читать книгу "Дарующие Смерть, Коварство и Любовь - Сэмюэл Блэк"

Войдя по подъемному мосту в замок и направляясь к входу во дворец, я мысленно спросил себя, каково же мое внутреннее ощущение.

— Спокойное, — ответил мой внутренний голос. — Равнодушное, беспристрастное, объективное.

Лжец, мысленно ответил я ему.

Но внутренний собеседник пожал плечами и продолжил путь.

ДОРОТЕЯ

Никколо вошел с улыбкой, легко поцеловал меня в обе щеки и, небрежно выглянув в окно, извинился за свое поведение в нашу предыдущую встречу.

— Я поступил на редкость негалантно… напился и начал изображать влюбленного, просто чтобы затащить вас в постель.

Он с надеждой взглянул на меня, словно проверяя, довольна ли я такой версией событий.

— Не беспокойтесь, Никколо, — с улыбкой заметила я. — Все мы, перебрав вина, говорим не то, что надо. Давайте просто забудем тот разговор, согласны? По-моему, вас порадует знакомство с Леонардо. Он великий человек, и герцог ему доверяет. Как и вам, разумеется…

Он скептически глянул на меня:

— Неужели?

— Естественно. Как раз прошлой ночью герцог говорил мне… — Никколо вспыхнул, но я продолжила, словно ничего не заметила, — как обрадовался тому, что Синьория прислала именно вас.

— Пару дней назад я отправил письмо в Синьорию с просьбой отозвать меня, — угрюмо проворчал он. — Дела герцога пойдут более успешно, если вместо меня пришлют более солидного посла.

— Возможно, — согласилась я. — Но его светлость вряд ли порадуют такие разговоры. И сам герцог полагает, что с вашим влиянием на гонфалоньера и с вашей… способностью убеждать… вы вполне сумеете добиться от Синьории предоставления вам полномочий для самостоятельного заключения соглашения.

Желая скрыть свое удовольствие от такой похвалы, Никколо сменил тему разговора:

— Народ Флоренции обеспокоен соглашением, подписанным герцогом с Орсини. Вам, моя госпожа, известно что-либо о нем?

В его тоне прозвучала легкая снисходительность; скорее всего, он ожидал отрицательного ответа.

— Да, я сама читала этот договор, — сообщила я.

— Неужели? — Его глаза вспыхнули, как свечи в темной комнате.

Как резко менялось его лицо, когда он чуял запах важных новостей! Вся печальная жалость к себе, омрачавшая его лицо в этот вечер, мгновенно исчезла, вновь уступив место острому, как бритва, пытливому уму:

— И каковы же его условия?

Заучив точную фразу, которую мне сообщил Чезаре, я небрежно ответила, что «условия столь бессодержательны, что над ними посмеялся бы даже ребенок».

— Что, интересно, вы имеете в виду? Что герцог не намерен придерживаться этого соглашения?

— Неужели вы действительно верите, что такой хитрец, как герцог, мог заключить мир с предавшими его людьми? Имеет ли хоть какой-то шанс тот, кто желал убить его?

— Нет, в такое невозможно поверить, — пылко ответил он. — Так вы говорите, что весь этот мирный договор — просто ловушка? Раз так, то я заверю Синьорию, что нам нечего бояться союза герцога с его врагами. Ведь если они опять объединятся, то Флоренция будет самой очевидной мишенью для их объединенных войск.

Я подалась ближе к нему, не опасаясь теперь быть неправильно понятой. Сейчас на уме у него одна цель, и она не связана с моими прелестями.

— Никколо, я вам ничего не говорила, но вашему городу точно нечего опасаться этого союза. Не в интересах его светлости заводить дружбу с врагами; более того, он заинтересован в том, чтобы они исчезли с лица земли. — Он кивнул, и я заключила: — Вы можете записать это при желании.

— Не думаю, моя госпожа, что в этом есть необходимость. Такая фраза отлично запоминается.

По его лицу проскользнула странная ухмылка. Никколо вновь стал самим собой.

— Но довольно политики, — заявила я, — по крайней мере, на сегодняшний вечер. Через несколько минут вы познакомитесь с вашим глубокоуважаемым земляком.

— Я слышал, разумеется, о вашем приятеле Леонардо, — с поклоном сообщил он, — хотя, должен признаться, я не великий знаток искусства.

— Леонардо не только художник… как вы вскоре поймете.

— А скажите-ка мне, почему…

Но вопрос остался незаданным — его прервал тихий стук в дверь.

ЛЕОНАРДО

Никколо Макиавелли — мне приходилось уже слышать его имя. Не только от Томмазо, передавшего мне на днях его записку, но и от кого-то еще… Я долго копался в памяти, не понимая, где же мог слышать его, и наконец вспомнил. Да, я почти уверен: его имя стояло в списке будущих покойников Вителлодзо.

Он выглядел достойным внимания. Интересное лицо — по-лисьи заостренное, по-мальчишески живое. Узкий, с закругленным кончиком нос, тонкие губы, маленькие уши и глаза, но последние искрились редким умом, даже улыбка на его губах казалась любопытной. Двусмысленная, сложная… настоящая флорентийская улыбка. Запашок и облачение этого посла не в моем вкусе, но в целом, к моему собственному удивлению, на первый взгляд Никколо Макиавелли произвел на меня благоприятное впечатление. Полагаю, я ожидал увидеть очередного напыщенного политикана, типа Франческо Содерини. Я протянул ему руку, и он обхватил ее своими двумя:

— Маэстро, для меня большая честь познакомиться с вами.

Я сообщил ему, что мой прадедушка тоже трудился для Флоренции в качестве посланника.

— Неужели? А я не могу похвастать, что кто-то из моей семьи обладал талантами художника. Или, в данном случае, военного инженера. В основном в нашем роду неумолимо воспитывали череду простых нотариусов и правоведов.

— Да, в семье моего отца такая же направленность, — заметил я. — Почему же, позвольте спросить, вы не унаследовали нотариальную контору вашего батюшки?

У тебя нет никакой деловой хватки, нет ни капли здравого смысла…

— В молодости мой отец обанкротился, поэтому наше имя в черном списке, — вызывающая улыбка при упоминании столь позорного несчастья. — Мне повезло, что я получил такую должность.

— Повезло?

Он подтвердил, что говорит серьезно:

— Я завел нужные знакомства. Вы же понимаете, как надо устраиваться во Флоренции.

— Увы… я не силен в этой области. Могу лишь посочувствовать банкротству вашего батюшки.

Никколо пожал плечами, словно его это не волновало, но я счел себя обязанным ответить ему не менее откровенным признанием:

— А мне не суждено дождаться нотариальной конторы отца, поскольку моя матушка не была его женой, — говоря это, я следил за выражением лица посланника, но не увидел ни отвращения, ни неодобрения; очевидно, ему чужд снобизм. — Так что мы оба в некотором смысле отверженные.