Читать книгу "Дарующие Смерть, Коварство и Любовь - Сэмюэл Блэк"

Мы молча позавтракали, вышли из замка, пересекли ров по мосту и направились в город. Салаи тащил одометр и моток веревки, а я держал компас и увеличительное стекло. Выйдя на середину рыночной площади, я проверил установленный мной диск. Он остался в целости и сохранности. Привязав к нему веревку, я начал промерять первый утренний маршрут, записывая показания компаса. Сегодня нам предстояло сделать замеры восьми улиц между Ширроко и Меццоди — это завершающий этап базовых измерений для определения общей розы ветров, а последующие несколько дней, сверяясь со старой картой, обнаруженной в городской библиотеке, я буду воспроизводить улицы в чертежах, с учетом имеющихся цифровых данных. От математических выражений — к точному образу: своего рода чудо.

Как обычно по утрам я преисполнялся бодрости и оптимизма, шагая по сумеречным, окрашенным голубоватыми тенями улицам и вдыхая прохладный туманный воздух, и сознавая, что я трудился в свое удовольствие, пока все вокруг еще видели сны. Разматывая веревку, я двигался по линии, определяемой показаниями компаса и увеличительного стекла. Салаи следовал за мной с шагомером. В его обязанности входило считать щелчки измерительного прибора, но я подсознательно и сам подсчитывал их, зная, как порой рассеивалось его внимание. По мере продвижения я отмечал места перекрестков и габаритные размеры зданий. Дойдя до внешней стены, мы вернулись обратно к диску на рыночной площади.

Солнце уже взошло, и начали появляться лоточники, петухи оглашали городскую тишину утренней песней, а из пекарен потянуло приятным теплом и ароматом выпечки. Я купил Салаи сдобную лепешку, и мы выпили немного горячего, приправленного специями вина. Заметив, что парень продрог, я одолжил ему подаренный мне герцогом плащ. За что получил его первую улыбку за это утро. Пока он заправлялся лепешкой, я сделал зарисовки двух застрявших в дверях спорщиков, сосредоточив внимание на их жестах и позах. До меня донеслись слова пожилой фермерши, поучавшей свою собеседницу: «Кто многим владеет, всегда больше боится потерь», — и записал в тетрадь под чередой прочих мудрых высказываний услышанных мной от жителей Имолы:

«Маленькая правда лучше большой лжи».

«Кто хватает змею за хвост, того она неизбежно укусит».

«Хвалить грешника — то же самое, что хулить праведника».

Возможно, у меня слишком богатое воображение, но зачастую мне казалось, что эти высказывания вполне подходили к Валентинуа и моим отношениям с ним. Неужели он та змея, которую я схватил за хвост? Или тот самый грешник?

После часа дня мы завершили восьмую часть карты и направились во дворец, где Томмазо ждал нас с обедом. Мы ели, сидя за длинным столом, и Томмазо рассказал нам о своих успехах в создании осадной башни. На моем лице, должно быть, невольно отразились мучения, поскольку Томмазо прибавил:

— Леонардо, ведь осадная башня по сути своей не предназначена для убийства.

Я старался не думать о том, что видел в Кальмаццо и других местах сражений. Порой эти видения посещали меня в снах, но в целом мне почти удалось забыть испытанный мной ужас. В конце концов, мои мысленные видения оставались всего лишь видениями. Их реальность осталась в прошлом. Страдания закончились, так же как и страх. Даже узкий белый шрам на моем плече уже почти незаметен.

После обеда я удалился в свою комнату, чтобы заняться вычерчиванием карты. Эта трудоемкая работа, однако, приносила удовлетворение, благодаря как ее точности, так и чудодейственной красоте.

Увидеть город, как только Бог может увидеть его, летать, пусть даже лишь в воображении… стать всеведущим.

Завершив работу в шесть часов вечера, я немного почитал Архимеда и в семь направился к Стефании.

Постучав в дверь, я вступил в будуар — и меня тут же вознаградила ее улыбка. Я сделал уже множество эскизов, но нечто существенное пока ускользало от меня. Мне удалось воспроизвести изгиб ее губ, складочки кожи вокруг ее рта, порожденные напряжением мышц, и накладываемые вечерним освещением тени, но не то чувственное очарование, что пронизывало ее лицо, исходило от него. Ее улыбка успокаивала и одновременно не давала мне покоя — она ободряла и дразнила. Я мог бы созерцать ее целый день.

— Завтра вечером мы увидимся? — спросила она, когда я начал убирать мелки.

— Конечно, моя госпожа. В обычное время?

— Конечно. И кстати, Леонардо, не могли бы вы потом немного задержаться? Я закажу легкое угощение. Мне хотелось бы, чтобы вы познакомились с одним человеком.

— Разумеется, благодарю вас, — с поклоном сказал я. — Могу я узнать имя вашего второго гостя?

— Один из ваших земляков. Его зовут Никколо Макиавелли.

23

Имола, 30 октября 1502 года

НИККОЛО

В легких сумерках я вышел на главную улицу. Ее заполняли совершающие променад семьи, конные гвардейцы, копающиеся в мусоре собаки; богатые кареты медленно проталкивались через толпу, кучера покрикивали на людей, требуя очистить дорогу. Мимо меня прошли две хихикающие девицы. Одна из них вполне миловидна, хотя скорее благодаря юности, поэтому я обернулся с намерением проверить, хороша ли ее фигура сзади, и увидел, что она тоже не сводила с меня глаз. Девица залилась краской, а ее подруга — смехом. Вот видишь, Никколо? Ты еще не безнадежен. Развернувшись и продолжив путь, я заметил, что наступил на свежую кучу лошадиного навоза.

Да, моя гордость еще ранена отказом. Но, возможно, сегодня ей представится случай исцелиться? Записку от «Стефании» доставили нынче утром, хотя я еще не уверен, как мне следует поступить. Неделю назад я полагал, что мы больше никогда не увидимся, а теперь она приглашала меня на ужин с Леонардо да Винчи. Это очень странно. Хотя мне и вправду нужно встретиться с ним, что пока не удалось обычным путем… К тому же я смогу вновь увидеть ее.

Не скажу, чтобы мне этого ужасно хотелось. Но я пойду, раз уж должен. Сделаю вид, что не испытываю к ней никаких чувств и что мое признание было всего лишь пьяной шуткой. Я уже не питал ни малейшей надежды, что она тайно влюблена в меня. Я осознавал всю нелепость того нашего вечернего свидания, представляя ее в постели с герцогом. То есть мог ли я вообще соперничать с ним? Ходили слухи, что он соблазнил даже Катерину Сфорца, прежде чем заключить ее в тюрьму. Господи Иисусе, как же я ему завидовал! Но взглянем на вещи реально — ведь он скорее бог, нежели человек. И это не говоря уж о его несметных богатствах и могуществе.

В сущности, как раз прошлой ночью меня осенило, что я просто неправильно оценил всю эту ситуацию. Надо быть более объективным и беспристрастным. Если удалить мои личные чувства из этого соотношения, то легко понять, что любовь, по существу, то же самое, что война или политика, своего рода столкновение сил; некий постоянный процесс союзов и уступок, завоеваний и капитуляций. И, как и в политике, всегда следует оставаться прагматичным и реалистичным. К примеру, встреченная мной на улице девушка представляла вероятную среднесрочную цель. Шлюха, посещенная мной на днях, была простым краткосрочным удовольствием. Моя женитьба на Мариетте являлась сложной долгосрочной сделкой. А «Стефания»? Совершенно провальная затея; она представлялась мне как стремление Флоренции завоевать Англию.