Читать книгу "Дело о полуночном танце - Игорь Евдокимов"

дорожки она остановилась, обернулась — и посмотрела своими незрячими глазами на Корсакова. Сейчас балерина была прекрасна, словно и не простояла здесь, открытая всем стихиям, десятки лет. Белый мрамор светился изнутри теплым светом. Статуя сделала реверанс, поклонилась Корсакову — и рассыпалась в прах.

— Спасибо! — тихонько прошептал ему ветер.

Владимир так и остался пораженно сидеть на садовой скамье, пока ночной холод и промокшая до нитки одежда не напомнили ему, что время года не располагало к нахождению на улице в таком виде. Он медленно поднялся, взял трость и подошел к осиротевшему без статуи фонтану. Хотел было протянуть руку к шкатулке на бортике, но вовремя одумался и смахнул ее набалдашником. Посмотрел на коробочку под ногами. А затем, с иступленной яростью, принялся колотить ее тростью и топтать, пока механизм не превратился просто в груду абсолютно бесполезного и неразличимого мусора. Плюнул сверху. Остановился. Перевел дух. Глубоко вздохнул — и хрипло закашлялся.

— Не хватало еще сбежать от призраков, а потом помереть от воспаления легких, — проворчал он себе под нос и заспешил обратно в дом.

* * *

— То есть, дом теперь безопасен? — спросил Платон Константинович. Его матушка, как и вчера, предпочитала молчать, задумчиво рассматривая Владимира.

— За надежность стен и крепость полов не поручусь, но по моей части вам ничего не грозит, — съязвил Корсаков. Купание в ледяной воде не прошло бесследно — ко всем прочим симптомам под утро добавился жар, отчего Владимир пребывал в еще более сварливом настроении, чем обычно.

— Но… — неуверенно начал князь. — Что же здесь все-таки произошло? Что шумело по ночам?

— Грехи прошлого, — уклончиво ответил Корсаков. — Если же я ошибся — а я, осмелюсь заметить, совершенно точно не ошибся — и что-то будет вас беспокоить, то вы знаете, где меня найти. Оговоренную сумму за мои услуги можете направить по тому же адресу. А сейчас прошу меня простить, но мне очень нужно домой.

— Быть может, что-нибудь посоветуете, хотя бы? — спросил Репин.

— Посоветую… — задумчиво произнес Корсаков, остановившись в дверях. — Позвольте вопрос? Ваш дед очень любил этот дом?

— Конечно! — кивнул Платон Константинович.

— В таком случае, совет будет простым — снесите его. Перечитайте завещание, найдите лазейку — и разрушьте до основания. Разломайте ко всем чертям. И постройте что-то свое. Место, где вы будете счастливы. Честь имею. — Корсаков закончил тираду, развернулся и вышел на набережную Мойки.

Жест, конечно, вышел эффектным, но вот дальше Владимир понял, что не может вспомнить, где находится ближайшая биржа извозчиков[6]. Пешком отсюда в Манежный переулок он бы не добрался. Выручил его крытый экипаж, остановившийся прямо перед входом в дом Репиных. Дверца распахнулась — и на Корсакова мрачно взглянула Агриппина Юрьевна.

— Быть может, вас довезти? — поинтересовалась она.

— Буду премного благодарен, — после короткого раздумья решил Корсаков и забрался внутрь.

Какое-то время они ехали молча. А затем Репина спросила:

— Вы ведь не все рассказали моему сыну?

— Скорее уж, я ничего не рассказал вашему сыну, — отозвался Корсаков. — Но в своем заключении я не сомневаюсь. Дом безопасен. Платону Константиновичу ничего не угрожает.

— И все же, — настаивала Агриппина Юрьевна. — Что вы обнаружили?

— Вы правда хотите это услышать? — спросил Владимир. — Вернее, вы правда готовы это услышать?

— Да, — твердо кивнула Репина.

— Что ж… — Корсаков задумался. — Это дела давно минувших дней. А все, или почти все, участники и свидетели той истории уже мертвы. Доказательств не осталось. Преследовать некого. Поэтому, расскажу вам страшную сказку. Жил да был один богач, что страстно обожал балет. Настолько, что даже собрал труппу из своих крепостных. Выписал для них лучших мастеров сцены из Европы. А те нашли среди его крестьян чудесное дитя. Звали девочку Алена и была она столь очаровательной, что радовала взор любого человека, которому довелось ее увидеть. Наш богач пожелал, чтобы ребенка обучили манерам, иностранным языкам, музыке, а главное — танцам. И к моменту, когда Алене исполнилось 17, она считалась самой прекрасной и талантливой крепостной балериной в Петербурге. Конечно же, владелец ее, к этому времени, желал, чтобы Алена для него не только танцевала. Вот только девушка влюбилась — в такого же крепостного, как она. И никакие золотые горы, что обещал ей богач, ее не прельщали. Влюбленные планировали бежать, но… Судьба распорядилась иначе. Они исчезли. Без следа. И никому до этого не было дела. Двумя крепостными больше, двумя меньше… А уж балерины они или просто крестьяне — без разницы.

Корсаков перевел дух, откашлялся и хрипло продолжил.

— А теперь обойдусь без экивоков. Клавдий Петрович Репин убил их обоих. Парня запороли на конюшне — до него хозяину не было дела. А Алене он предложил… Исправиться. Сказать, что она любит его — и получить все блага, что дозволены крепостным. Но она сказала: «Нет!»

Владимир проглотил подступивший к горлу комок.

— Это случилось у вас в саду. Как раз у фонтана. Услышав отказ, ваш свекор схватил девушку, окунул ее в воду и держал, пока она не перестала дышать. На глазах у слуг. Но то, что должно было стать концом мучений Алены, оказалось лишь началом. Репин не позволил похоронить тело. Он нашел скульптора, который, за большие деньги, согласился в тайне сделать статую покойницы. Нашел одного перса, мастера запретных знаний. Тот сочинил мелодию. Проклятую мелодию, которая привязала частичку души Алены к статуе. И, наконец, третий сообщник. Правда, невольный. Швейцарец, что создал музыкальную шкатулку с часами, чтобы проигрывала эту мелодию в полночь. И так начались десятилетия пыток. Каждую ночь, повинуясь музыке, она оживала, чтобы в муках танцевать, а наложенное на чашу заклятье не позволяло ей покинуть постамент. Тени крестьян, что когда-то смотрели на ее убийство, выступали тюремщиками и охранниками. Думаю, они же убили вашего мужа, который ослушался наказов Клавдия Петровича. Но это еще не все. Иногда, пользуясь знаниями перса, Репин позволял ей сойти с фонтана. Она должна была прийти к нему — и сказать, что любит, в обмен на избавление. Понятное дело, статуя для утех Репина не годилась, но Клавдий Петрович, как мы знаем — человек принципиальный. Он хотел услышать одно единственное слово: «Да!» Она брела по коридорам, немая и беспомощная, способная только стучать в двери в надежде на помощь. Но двери были заперты. И все равно, каждый раз Алена приходила к нему и отвечала: «Нет!» Год за годом. Десятилетие за десятилетием.

Корсаков замолчал, собираясь с мыслями, и продолжил:

— Вы были правы с самого начала. Клавдий Репин умер своей смертью, от старости. И в его доме действительно