Читать книгу "Дело о полуночном танце - Игорь Евдокимов"

необычными, но в коридорах по ночам действительно то и дело раздавались тяжелые шаги. Так не топал даже дедушка, а он был, скажем так, человеком массивным. Еще стук. Иногда в дверь, иногда — просто по стенам.

— Можете его описать?

— Тяжелый… Одним словом — тяжелый. Не легкое постукивание, а именно мощные удары. В детстве они меня очень пугали, но теперь я понимаю, что, хоть невидимый гость и стучал в двери, он не пытался их открыть или выбить. Просто три медленных глухих удара — тук-тук-тук. Потом шаги удалялись.

— Так было каждую ночь?

— Нет… — Князь покачал головой. — Иногда шаги и стук звучали раз в месяц, иногда — раз в год.

— Один раз… — начала было его мать, но голос подвел ее, а сквозь холодный фасад проступили черты совсем другой женщины, которая вспомнила что-то действительно личное. — Один раз, когда Платон был еще маленьким, какая-то сила разгромила один из коридоров. Окна, вазы, мебель — все разнесли в клочья. А на двери кабинета что-то выскребло одно слово: «Нет».

— Что произошло потом?

— Я не помнила свекра таким злым. Он просто рвал и метал. Но после того случая все странности прекратились на несколько лет.

— Это все? — спросил Корсаков, поежившись в безуспешной попытке унять болезненный озноб. — Быть может, вам запомнились еще какие-то фамильные истории? Предания? Или кто-то упоминал источник этих странных происшествий?

— Вы сейчас на него смотрите, — мрачно ответила Агриппина Юрьевна.

Да уж, не заметить сей объект было невозможно. На перекрестке двух садовых аллей, освещенный фонарями, располагался старинный фонтан. Ему, безусловно, досталось от непогоды и неумолимого времени, но венчающая его мраморная фигура впечатляла даже много лет спустя. Неизвестный скульптор искусно запечатлел балерину, застывшую посреди танца. Черты ее лица стерлись, однако поза казалась пугающе натуральной, как и застывшая у ее ног фигурная пена, символизирующая бурное море. При всей своей красоте, статуя внушала безотчетное беспокойство.

— Думаете, странные порядки вашего свекра, и звуки по ночам, связаны с этим фонтаном? — озвучил очевидное Корсаков.

— У меня всегда были подозрения, — ответила княгиня. — Особенно после того, как моего мужа нашли мертвым в этом доме. Смерть от естественных причин, как сказал доктор Клавдия Петровича. Но никто так и не смог мне объяснить, отчего его волосы были мокрыми после смерти…

— Приношу свои соболезнования, пусть запоздалые, — склонил голов Корсаков.

— Пустое. Мне кажется, что однажды Константин нарушил правила своего отца. И, возможно, увидел в фонтане что-то, чего не должен был. Что-то… Злое. Иначе зачем запрещать другим членам семьи находиться в комнатах с окнами в сад и запирать двери после наступления темноты? — спросила вместо ответа Агриппина Юрьевна.

— Ну, и последние слова деда наводят на определенные мысли, — добавил Платон Константинович.

— «Пляшет, пусть она пляшет», — напомнил себе Корсаков. — Что ж, задачка вышла действительно интересная. Берусь!

Сказав это, он не слишком торжественно согнулся, разразившись жутким кашлем.

— Позвольте вопрос? — продолжил Владимир, справившись с приступом. — Вы планировали переночевать здесь или разъехаться по домам?

— А это важно? — спросил молодой князь.

— Боюсь, что да, — ответил Корсаков. — В таких случаях, важно повторение сложившихся ритуалов. Если явления неким образом связаны с вашим родом, то можно предположить, что если все Репины покинут особняк, то ничего сверхъестественного не произойдет.

— Не будет ли это опасным? — обеспокоенно спросила Агриппина Юрьевна.

— Гарантии я дать не могу. Но, судя по тому, что эти события неоднократно происходили в прошлом, думаю, при соблюдении правил, заведенных Клавдием Петровичем, вашему сыну ничего не будет угрожать.

— Я согласен, — решительно заявил Репин. — Если уж мне придется здесь жить, то хотелось бы перестроить дом на свой вкус, не опасаясь какого-нибудь фамильного проклятия.

— А чем займетесь вы? — спросила Агриппина Юрьевна.

— А я, как раз, нарушу правила, заведенные Клавдием Петровичем, — заставил себя улыбнуться Корсаков. — Хочу провести ночь в комнате, где он умер. С окнами на сад, не так ли?

* * *

Свой наблюдательный пункт Корсаков обустроил со всем тщанием. Натопленная печь изгнала из комнаты осеннюю стылость, отчего Владимира, наконец-то, перестал постоянно мучить озноб (хотя мурашки и дрожь все же возвращались временами, когда ткань одежды скользила по коже). К окну в сад сыщик подтащил кресло, собрав заодно пледы, в которые поочередно завернулся. Перед этим, Владимир обошел весь дом, запоминая расположение коридоров и комнат, попутно проверяя, надежно ли заперты двери. Покои Платона Константиновича он дополнительно снабдил защитными символами. Хотя Корсаков действительно считал, что раз ночной визитер не трогал молодого Репина все эти годы, то ничего не изменится и сегодня, но оставлять события на волю случая не входило в его привычки. Те коридоры, что вели к комнате Репина и его наблюдательному пункту, Владимир снабдил нехитрыми приспособлениями из натянутых ниток и колокольчиков. Корсаков не сомневался — если их таинственный гость не является бесплотным духом, то хотя бы одну из ловушек он обязательно заденет.

Сам же Владимир устроился в кресле, завернулся в пледы и принялся ждать. Занятие, знакомое с детства. Каждого Корсакова, что приобщался к семейному делу, учили выжидать. Наблюдать. Бесшумно сидеть в засаде. Часами, а иногда днями и ночами. В какой-то момент, это становилось привычкой, второй натурой, выкованной годами безжалостных тренировок. В обычных обстоятельствах, Владимир мог бы без особых неудобств провести без сна до двух суток, а то и дольше. Но его сегодняшнее бдение обычным не являлось. Корсаковы знали и применяли множество техник, не дающих провалиться в забытье. Но ни одной, помогающих бороться с простудой.

Владимир страдал. Кашель заставлял ходить ходуном бронхи. Нос тек так, что не спасали платки, и приходилось то и дело откидывать голову назад, чтобы унять бесконечный поток. В ушах шумело. Глаза слезились и будто бы потели. Все тело ломило, отчего Владимир постоянно ерзал, безуспешно пытаясь найти хоть сколь-нибудь удобное положение. Но хуже всего, что отгонять сон в таком состоянии было куда сложнее. Веки наливались тяжестью. Монетка, подарок жандармского полковника, все медленнее перекатывалась меж костяшками пальцев.

Именно поэтому он чуть было не упустил момент, когда свет газовых фонарей в саду внезапно затрепетал. Корсаков уловил взглядом это мимолетное движение — и смог встрепенуться. Он помотал головой, отгоняя дремоту, и приник к стеклу. Поначалу ему показалось, что ничего не происходит, а зрение обмануло его. В саду не виднелось ни души, лишь качались на ветру голые ветви деревьев. Корсаков вытянул из кармана часы с фамильным гербом на крышке и сверился с циферблатом. Полночь.

А потом свет фонарей вновь мигнул. И статуя балерины на фонтане шевельнулась. Медленно поменяла положение рука —