Читать книгу "Лючия, Лючия - Адриана Триджиани"

Неприятностей от любвеобильных итальянских мужчин у меня нет, потому что я путешествую с папой и четырьмя братьями, которые берегут меня как зеницу ока, словно я ценный груз, доставляемый в «бринксе».[43]Если я отхожу на несколько шагов от семьи, чтобы посмотреть туфли, выставленные в витринах магазинов, окружающие мужчины кажутся мне стервятниками, в готовности кружащими над черствым рогаликом, чтобы склевать его как самое лучшее лакомство. Но папа тут же подходит ко мне и пристально смотрит на них, и они незамедлительно растворяются. Я не единственная, на кого обращают внимание итальянские мужчины. Даже маме часто свистят вслед. А когда один итальянец попытался помочь нашей безобидной на вид Розмари, пока мы садились на поезд, она рявкнула на отличном бруклинском диалекте: «Руки прочь, негодяй, пока я тебе не врезала!»

Пока мы едем из Рима в Венецию, я с тяжелым сердцем гляжу на Адриатическое море рядом с городом Римини. Дорога словно лентой опоясывает побережье, белый песок едва различим, потому что каждый сантиметр занят людьми и зонтами с оранжевыми, белыми, зелеными и розовыми полосами. Там, где вода набегает на берег, песок сверкает на солнце. Дома, выкрашенные бледно-розовым и небесно-голубым, ютятся у подножий холмов, словно блестки на шелковом платье. Воздух, несмотря на жару, свежий и прозрачный, наполнен ароматом ярко-красных апельсинов, которые выращивают почти в каждом местном саду.

Прожив всю свою жизнь в городе, в окружении кирпичных стен и булыжных мостовых, я и не подозревала, что водные просторы так манят меня, так много для меня значат. Я гляжу на Адриатическое море и думаю о моем доме в Хантингтоне. Интересно, нанял ли уже Джон рабочих, начали ли они закладку фундамента, а может, они уже возводят стены. Джон заверил меня, что мы сможем переехать в дом сразу после свадьбы.

Поезд медленно подъезжает к станции «Фаенца», дети носятся вдоль состава, собирая монетки, которые пассажиры выбрасывают им из окон. Война закончилась шесть лет назад, но все еще можно видеть, что итальянцы не до конца справились с ее последствиями. По сравнению с ними мы выглядим просто богачами в наших простых, но опрятных ситцевых платьях и белых перчатках, а на них надеты разваливающиеся башмаки и перешитая из взрослой одежда.

Я вижу босоногую девчушку в нижней рубашке и белых штанишках до колена. У нее загорелая кожа, черные волосы и блестящие не солнце глаза. Розмари прислоняет лицо и руки к окну и пристально разглядывает девочку, пока на поезд садятся остальные пассажиры. Я понимаю, что она думает о своей дочери, гадая, что Мария Грейс сейчас бы делала: пыталась сесть, ела макароны, или у нее прорезался бы первый зуб.

— Конфеты! — хватает свою сумочку Розмари. — У меня целый кулек конфет! Лю, открой окно.

Я встаю и распахиваю окно. Поезд трогается, а Розмари кричит:

— Vieniqua! Vieniqua![44]

Дети бегут на ее голос к нашему окну. Розмари бросает несколько пакетиков из золотистой фольги в форме сердечка с вишневыми карамельками. Дети подпрыгивают и ловят их, словно это звезды с неба. Маленькая девочка в белых штанах пытается поймать пакетик, но упускает его; другой мальчик хватает пакетик, который упал рядом с ней, и убегает прочь. Я зову ее:

— Corri! Corri![45]

Как только она подбегает к нашему окну, Ро бросает ей последний пакетик, и ей удается его поймать. Поезд увозит нас, но мы смотрим девчушке вслед: за щекой она держит конфету, и на лице ее довольная улыбка.

Тревисо всегда был городом мечты для папы. Тревисо окружен стенами и обнесен рвом, поэтому кажется, будто он расположен на острове. Город хорошо освещен; кружевные ивы окружают каналы, подернутые ряской.

Дома из кирпича, выстроенные вдоль каналов, выкрашены ярко-коричневой краской. У трехэтажных домов большие окна с простыми черными ставнями. Маленькие пешеходные мостики перекинуты через каналы. В Тревисо, кажется, все и вся связаны друг с другом, словно родственники. Нет зданий, стоящих на отшибе, в одиночку; это город-крепость.

Улицы вымощены на голландский манер булыжником, но не привычного для нас серого цвета, как в Гринвиче. Эти булыжники дымчатого зелено-голубого цвета, словно патина, которая напоминает налет на бронзе, возможно, это мох, который растет тут из-за близкого расположения к воде. И этот мох, словно ковром устилающий Тревисо, делает город каким-то тихим.

Когда мы приезжаем в отель, управляющий приветствует нас с таким воодушевлением, что я начинаю подозревать, что папа — давно пропавший член итальянской королевской семьи.

— Кто из вас Лючия? — глядя на маму, Розмари и меня, спрашивает управляющий.

— Я, — говорю я.

— Вам телеграмма, сеньора. Церемонно он вручает мне желтый конверт.

НАСЛАЖДАЙСЯ ОТДЫХОМ.

ЖДУ. СКУЧАЮ ПО ТЕБЕ.

С ЛЮБОВЬЮ, ДЖОН

— Как романтично! — вздыхая, говорит Розмари. Мои братья хохочут.

— Да, вы просто кучка кривляк, — одергивает она их Управляющий позаботился предоставить нам комнаты с видом на канал и порекомендовал поужинать в расположенном неподалеку ресторане. После хорошего дневного сна, празднично нарядившись, мы идем с папой на открытый рынок около реки. Он объяснил, что вечером продавцы выбрасывают не раскупленную рыбу и морепродукты в реку, и все это плывет вниз по течению. Совсем не то что в Нью-Йорке: папе приходится тратить уйму денег на то, чтобы из «Гросерии» вывезли мусор.

«Посиделки у Лавинии Стеллы» — лучший ресторан в Тревисо. Оказывается, его владелец — родной брат управляющего нашим отелем. Как только мы туда входим, становится понятным, что нас ждут.

— Дети, — говорит папа, когда мы рассаживаемся за столом — Теперь вы видите, откуда я родом. Люди работают бок о бок друг с другом, сообща. И мне бы очень хотелось, чтобы вы переняли их опыт.

— Папа, но мы и так работаем вместе, — возражает Роберто.

— Да, но вы слишком много спорите друг с другом, — поднимает папа руки, привлекая наше внимание к атмосфере, царящей в обеденном зале. — Здесь ты никогда не услышишь перепалки.

Я вмешиваюсь в разговор:

— Это потому, что они прячутся на кухне, чтобы выяснить отношения.

Расслышав мои слова, Орландо начинает смеяться, но все понимают, что папа прав. Его самой заветной мечтой в жизни было оставить свое дело сыновьям, но для этого нужно, чтобы сыновья ладили друг с другом. «Niente litigi![46]— всегда говорит он. — Никаких перебранок!»

Сначала нам подали вкусный салат из леща и креветок, украшенный зеленью. После официант принес орекьетте[47]в розовом соусе, куда входят базилик, помидоры, ликер-крем и масло. Дальше — блюдо бараньих котлеток в сухарях, поджаренных на оливковом масле. На десерт в маленьких вазочках нам приносят сладкий крем, политый карамелью.